Сергей Дягилев

Сезон в Париже завершился 23 июня. Через день открывался лондонский Сезон, на сцене Театра Его Величества. Лорд Ротермир всё же расщедрился и за несколько дней до крайнего срока выполнил своё обещание, хотя, вероятно, в меньшем объёме. Гастроли «Русских балетов» в британской столице под свою опеку снова взял герцог Коннаутский. Дягилев был вполне доволен, весел и материально обеспечен и в благодушном порыве даже решил срочно подготовить для Лондона ещё одну премьеру кроме «Оды» и «Аполлона». Гастроли продолжатся чуть больше месяца, времени в обрез, но вполне достаточно, чтобы, как выразился Григорьев, «сварганить» новый балет. Кохно под псевдонимом Собека вскоре напишет балетный сценарий под названием «Боги-нищие» на пасторальную тему. Томас Бичем аранжирует музыку Г. Ф. Генделя, воспринимаемого в Англии сугубо национальным композитором. Баланчин спешно примется за хореографию. А декорации и костюмы возьмут из старого реквизита, первые из «Дафниса и Хлои», вторые из «Искушения пастушки». К середине июля новый балет будет готов, публика примет его с восторгом. Тогда директор «Русских балетов» с одной из самых обаятельных своих улыбок сделает вид, что наконец-то он прислушался к дельному совету, данному лондонской прессой пару лет назад: «…господину Дягилеву самое время вновь приняться за поиски прекрасного, вместо того чтобы продолжать заниматься гротеском».

В Лондоне Дягилев, как говорится, был на коне. Но от безысходности он уже около года вёл переговоры об американских гастролях и сразу же предупреждал: «…поедем, но когда — не знаю, это так сложно. Я плохой моряк». На этот раз в Лондоне эти переговоры он окончательно сорвал. Представитель нью-йоркского театра «Метрополитен» в письме Отто Кану жаловался на неблагоразумие Дягилева: «Вопреки предварительному соглашению он не гарантировал участия артистов, которых я просил включить в труппу, и к тому же не соглашался с моим выбором балетного репертуара и не позволял мне самому выбрать номера для открытия». «Вы слишком многого хотите, господа», — наверное, думал Дягилев, никому с юных лет не позволявший диктовать ему какие-то условия. Надобность в американских гастролях в настоящее время отпала. Теперь, после успешного Сезона в Лондоне, завершившегося 28 июля, можно было подумать об отпуске, о своей коллекции замечательных русских изданий и рукописей, о только что купленных у великого князя Михаила письмах Пушкина. Последнее, невероятно удачное приобретение, по словам Григорьева, «сделало его на время счастливейшим человеком в мире».

С небольшой свитой Дягилев отбыл в Италию. Лифарь, проводивший с ним отпуск, как будто ничего не знал о великой радости своего патрона, уже владевшего письмами Пушкина. Во всяком случае, в своей нашумевшей книге «Дягилев и с Дягилевым» (Париж, 1939) он всё перепутает и сообщит, что эти письма попали в руки к импресарио летом 1929 года, «незадолго до смерти». Впрочем, книгу, как ныне доказано, написал не он, а известный пушкинист Модест Гофман, знакомый с Дягилевым по Петербургу ещё до революции. На примере «молодожёнов» Есенина и Дункан, отдыхавших в Венеции, у нас уже была возможность убедиться в том, что эта книга сильно грешит недостоверной информацией. Согласно ей, упомянутый выше благотворительный спектакль 1925 года, организованный по инициативе внучки Пушкина, состоялся в Ницце (а не в Каннах, где он был в действительности) 30 марта 1928 года. Но ведь графини де Торби уже не было в живых. Если Лифарю простительно не знать даты её смерти, то пушкинисту Гофману такое неведение не делает чести. Более того, «соавторы» продолжали вносить путаницу, подводя читателя к мнению — на их удочку попались и некоторые специалисты, — что именно Лифарь познакомил графиню де Торби с Дягилевым. Не зря же Дукельский назвал Лифаря «царём саморекламы».

Описывая начало «тесной совместной жизни с Дягилевым» в своей книге, Лифарь сообщал, что только ради него Сергей Павлович в длинной ночной сорочке и в мягких войлочных туфлях «начинал танцевать, делать «турчики» и «пируэтики» <…> или имитировать балерин «на пальчиках». Писатель Владимир Набоков, написавший в США злую рецензию на эту книгу, не мог не заметить, что вся «вторая часть книги посвящена тому, кого автор считает наиболее удачной находкой Дягилева, — Сергею Лифарю», и что «интимные детали взаимоотношений автора с Дягилевым <…> отвратительны не только сами по себе, но и по причине неуклюжести пера г-на Лифаря».