В Венеции Дягилев вместе с Кохно и Лифарём иногда навещал Берти Ландсберга, который в середине 1920-х годов приобрёл в собственность красивейшую виллу Фоскари, называемую также Ла Мальконтента. Эта вилла в предместьях Венеции, построенная Андреа Палладио, знаменитым зодчим эпохи Возрождения, к моменту продажи находилась в весьма запущенном виде, и новый хозяин решил восстановить её величие. Во многом ему помогали друзья — художник Паоло Родоканаки и баронесса Катрин д’Эрланже. Ландсберг был большим поклонником искусства, поддерживал знакомство с художниками, в том числе с Браком, Матиссом и Сертом, по молодости лет сочинял стихи и в 1923 году в Лондоне издал поэтический сборник со своим портретом работы Пикассо. На вилле Фоскари, по негласным правилам, после обеда гости, вооружённые столовыми ножами, помогали хозяину выявлять под слоем штукатурки старые фрески, предположительно Веронезе. «Помню Дягилева с его выбившейся белой прядью, выделявшейся в окрашенных волосах, с моноклем в глазу, разглядывающего плафон, <…> в то время как Лифарь и Кохно скоблили штукатурку стен», — вспоминал Поль Моран. А Дягилева тогда, наверное, слегка забавляла неординарная ситуация, когда два милейших врага с ножами в руках, скрипя зубами, якобы дружно бок о бок работают.
Для будущих Сезонов Дягилев уже заказал Витторио Риети новый балет «Бал». Из Венеции написал Прокофьеву, выразив желание и от него получить новый балет. В том же письме он спрашивал его о молодых советских композиторах, к которым он мог бы обратиться с таким же заказом. Ещё одним его адресатом стал Стравинский. Рассказывая композитору о лондонском успехе его последнего балета, Дягилев намеренно прикрыл скобками главный вопрос своего письма от 10 августа: «Что за история о твоём предложении «Аполлона» Иде Рубинштейн?» Он не на шутку был взволнован тем, что его бывшая артистка — выступавшая в мимических ролях, но мнящая из себя балерину, — которую он первым помпезно представил Парижу в Русских сезонах, основывает свою балетную антрепризу. А «денег у Идки, конечно, больше, чем у него», — заметил ехидно Прокофьев. Ранней весной, когда договор об «Аполлоне» с директором «Русских балетов» был ещё не подписан, Г. Пайчадзе, издатель Стравинского, провоцировал композитора отдать этот балет Рубинштейн: «Она нам заплатит всё, что Дягилев нам должен, и кроме того даст ещё больше того, что нам может дать Дягилев вообще. Что Вы по этому поводу думаете?» Стравинский не набрался смелости действовать открыто и до середины августа вёл за спиной Дягилева сепаратные переговоры с Идой Рубинштейн и об «Аполлоне», и о новом для неё балете — «Поцелуй феи». О последнем балете он всё же сообщил в ответном письме Дягилеву, для которого эта новость была настоящим ударом. Их отношения были почти прерваны.
В сентябре Дягилев собирался поехать в Грецию, на Афон. Больше всего там его интересовали древнерусские рукописные и старопечатные книги. Он надеялся пополнить свою коллекцию раритетами. Но этот план сорвался, поскольку в Греции разразилась эпидемия и Дягилев, смертельно боявшийся инфекций, не стал рисковать. Уже в который раз он отправился в путешествие по Италии с друзьями на автомобиле, побывав в Падуе, Ферраре, Равенне, Ареццо, Сиене и других городах, богатых историческими достопримечательностями всемирного значения. Конечным пунктом этого маршрута была Флоренция. Отсюда в конце сентября Дягилев послал Лифаря под присмотром Корибут-Кубитовича в Милан для уроков с Чекетги, как оказалось, в последний раз. Через полтора месяца прославленный педагог, сотрудничавший много лет с «Русскими балетами», навсегда покинет этот мир. Сам Дягилев между тем отбыл в Германию, а затем в Польшу, где он очень давно не был.
«Пейзаж перед Варшавой, лесные опушки, бабы в платках напоминают нашу матушку-Русь, — писал он Лифарю 3 октября. — …Что здесь изумительно — это еда — действительно первый сорт; дорого, но везде русская кухня <…> Вместе с тем все очень любезны, стараются вас понимать и отвечать по-русски, однако всё молодое поколение по-русски больше ни слова не говорит — да это и понятно!» В этой поездке Дягилеву удалось совместить и балетный и книжный интерес. «Кое-что недурное и полезное для библиотеки» он купил в Варшаве у брата лондонского книготорговца Левина. Пригласил в свою труппу несколько артистов, русских и поляков. А в Берлине пополнил свою коллекцию в антикварном книжном магазине «Россика» и заказал новый балет Паулю Хиндемиту.