Сергей Дягилев

Двадцать четвёртого июня Дягилев выезжал в Лондон. На Северном вокзале в Париже он случайно встретил Стравинского, который тоже ехал в британскую столицу для участия в концерте с оркестром Би-би-си в Куинс-холле. «Внезапно я увидел Дягилева, его нового протеже [Маркевича] и Б. Кохно, сопровождавших его в Лондон, — рассказывал позднее Стравинский. — Видя, что нельзя избежать встречи, Дягилев сконфуженно-любезно заговорил со мной. Мы порознь прошли в свои купе, и он не покидал своего места. Больше я никогда его не видел». Справедливости ради надо сказать, что Дягилев к творчеству Стравинского был по-прежнему неравнодушен и продолжал пропагандировать его музыку, не уставая повторять: «Стравинский — вот живое воплощение настоящего горения, настоящей любви к искусству и вечных исканий…»

А минувшей весной у Дягилева была последняя возможность встретиться с Фокиным, но этого не случилось. «Ровно через 20 лет ставлю я «Половецкие пляски» в антрепризе Русской оперы в Париже, — писал в мемуарах Фокин. — По приглашению князя Церетели приезжаю специально из Америки. Уж очень дороги мне эти танцы. Репетирую… Главный воин — Б. Г. Романов. Подходит ко мне. Я, как всегда во время репетиции «плясок», стою на стуле. Топаю. Кричу поправки, стараюсь перекричать музыку. Романов тянется ко мне. Шепчет: «Михаил Михайлович, за дверью Дягилев. Он слышит ‘Игоря’, слышит ваш голос, он со слезами на глазах сказал мне: ‘Ведь это лучшее воспоминание’… Он хочет войти, но… ведь вы уже не знакомы, кажется несколько лет?!» — «Пригласите, Бабиша [так коллеги называли Бориса Романова], Сергея Павловича. Буду очень рад. Это тоже моё лучшее воспоминание». Романов ушёл. Пляску продолжали без него. Я продолжал наблюдать и кричать. Романов вернулся один. Он рассказал мне, что Дягилев уже взялся за ручку [дверей], но лишь печально покачал головой и ушёл. Так мне и не удалось больше его повидать!»

К лондонскому Сезону «Русских балетов» в Королевском театре «Ковент-Гарден» Дягилев готовился с особым усердием. Он снова заключил контракт со Спесивцевой на семь её выступлений в «Лебедином озере». «Мы все, — вспоминал Долин, — Данилова, Дубровская, Лифарь и я, чувствовали себя скромными и смиренными, когда выводили на сцену по требованию зрителей настоящую королеву лебедей, королеву классического танца». Кроме того, Дягилеву хотелось, чтобы не только парижане, но и английская публика вновь увидела в «Петрушке» Карсавину, первую исполнительницу партии Балерины.

Но самым важным его делом был лондонский дебют Маркевича, о котором он заблаговременно заявил в воскресной газете «Обсервер»: «Его единственный недостаток — его молодость, но Стравинский и Прокофьев тоже были очень молоды, когда я обратился к ним!» Накануне концерта Дягилев написал статью для газеты «Таймс», в которой так представил Маркевича: «Никто в мире не может угадать, что выйдет из этого замечательного юноши. Мне его музыка дорога, потому что я вижу в ней рождение того нового поколения, которое может явиться протестом против парижской оргии последних лет. Конечно, Маркевич и его единомышленники невольно впадают в другую крайность: всякая мелодическая романтика — их враг. Маркевич начинает с чрезмерной видимой сухости, он не может допустить ни одного компромисса. Настойчивость его ритмической динамики, этого продукта наших дней, особенно поразительна, имея в виду его годы».