Сергей Дягилев

Двадцать пятого июля Дягилев и Кохно уехали в Париж, где их встречал на вокзале Нувель, который тем временем занимался организацией коротких гастролей в Виши. На этом популярном французском курорте, в Театре Казино, 4 августа навсегда опустится занавес дягилевской антрепризы. Но прежде «Русские балеты» после Лондона дважды выступят в бельгийском городе Остенде, на берегу Северного моря в Термальном дворце (Курзале). Добравшись до парижского Гранд-отеля, Нувель немедленно вызвал для Дягилева доктора Далимье. Доктор сразу предложил лечь в клинику, но своенравный пациент не согласился, сославшись на уйму неотложных дел. После двух-трёх визитов Далимье рекомендовал ему лечение на курорте, строгую диету и советовал ни в коем случае не ездить в Венецию, так как влажный климат был пагубен для его подорванного здоровья. Через пару дней Нувель уезжал к артистам труппы в Остенде и зашёл попрощаться с Дягилевым. Тот спросил его: «Ну, когда же мы с тобой увидимся?» Нувель полушутя ответил: «Никогда». Позднее эта неуместная шутка показалась ему зловещей. Уже осенью, оправдываясь, Нувель пояснял Сомову, что «он так ответил потому, что устал от зимнего Сезона, хотел отдохнуть и вот так ответил! Оказалось, впопад!».

Все рекомендации врача Дягилев проигнорировал. О них он сразу же забывал и следовал только тому, что не меняло его планов и уклада жизни. Вскоре он выехал в Базель, чтобы встретиться с Маркевичем. А на следующий день они вместе отправились в Баден-Баден на Фестиваль новой немецкой камерной музыки, где прослушали все концертные программы и общались с Хиндемитом по поводу заказанного ему ранее балета. Как оказалось, тот «ещё ничего не сделал, однако полон желания и надежд». На фестивале Дягилев повстречал много парижских знакомых, в том числе княгиню де Полиньяк, Мийо и Н. Набокова, который отметил в мемуарной книге «Багаж»: «Выглядел Дягилев неважно. На одутловатом лице проступала желтизна, свойственная диабетикам во время или после приступа. <…> Несмотря на болезненный вид, Дягилев был в превосходном расположении духа и весело делился со мной своими планами на остаток лета и на грядущий осенний Сезон».

В конце июля Дягилев и Маркевич прибыли в Мюнхен. Они навестили Рихарда Штрауса. Маститый немецкий композитор подарил для дягилевской библиотеки клавир оперы «Электра» с автографом и пригласил своих гостей в театр на оперу Моцарта «Волшебная флейта», которой он тогда дирижировал (он был замечательным дирижёром). На другой день они слушали «Тристана и Изольду» Вагнера и в какой-то момент Маркевич заметил, что Дягилев плачет. На вопрос, что случилось, Сергей Павлович пробормотал, что это была «та же самая вещь, которую он слушал вместе с кузеном Димой сорок лет назад», а сейчас он слушает её с другим молодым человеком. И неожиданно добавил: «Но любовь — всегда любовь, и Вагнер вечен!»

Странное дело, почему-то Дягилев, питая нежные чувства к Маркевичу, не решался окончательно порвать отношения с Лифарём и продолжал на всякий случай держать его как бы на привязи, посылая ему из Германии письма и депеши, полные знаков внимания: «Родненький. Телеграмма твоя меня несколько успокоила. Однако ни одного письмеца от тебя не получил. Отчего не написал? Забыл, Котя? <…> Здесь питаюсь Моцартом и Вагнером. Оба гениальны и даются здесь превосходно. Сегодня в «Тристане» заливался горючими слезами. Книжные дела тоже в большом ходу». Дягилев снова приглашал Лифаря в Венецию. А в Мюнхене он с юным другом любовался картинами Рембрандта и Рубенса в Старой пинакотеке, совершал экскурсии по достопримечательным местам. Затем они поехали в Австрию. В Зальцбурге, на родине Моцарта, наслаждались оперой «Дон Жуан». И Дягилев там, как казалось Маркевичу, был неудержимо весёлым и счастливым, ни на что не жаловался и с азартом обсуждал будущий балет, музыку которого его талантливый воспитанник напишет по сказке Андерсена «Новое платье короля». Юношеское тщеславие и радужные мечты застлали Маркевичу глаза. Он даже не подозревал, что Дягилев испытывал телесные страдания, когда они были вместе. А между тем 7 августа наш герой. писал из Зальцбурга кузену Павке: «Хочу тебя видеть и к тому же продолжаю хворать и вижу тебя рядом со мною отдыхающим в Венеции. Рана [от фурункулов] зажила, но начались какие-то гадкие ревматизмы, от которых очень страдаю. <…> Если Серёжа [Лифарь] не взял с собою пакет от Левина (славянского «Апостола»), то непременно привези его с собою».