Сергей Довлатов. Остановка на местности. Опыт концептуальной биографии

То, напротив, успокаивался полностью, даже хотелось в припадке умиления лечь на траву, нисколько не боясь нападения гипотетических змей-полозов, обнять архетипическую русскую березу, которая, как известно, произрастает и в Канаде, или ледникового происхождения замшелый валун, потому в них были сокрыты многовековая мудрость и доброта. И самому при этом нестерпимо хотелось стать мудрым и добрым, этаким Платоном Каратаевым, мудрецом, находящимся в центре вселенной и одновременно являющимся этой самой бесконечной вселенной. Или же, если говорить о писательской составляющей, уподобиться Александру Ивановичу Куприну, вернувшемуся в СССР и рыдавшему от избытка чувств, стоя на коленях на родной земле близ Голицыно.

Останавливался, отмахивался от комаров, мошки и невыносимых мыслей, затем продолжал движение в надежде уйти, убежать, уклониться от всех этих объективных препон, чинимых Сережей Довлатовым Сергею Довлатову и наоборот.

Когда же наконец вышел из леса, то почти сразу уперся в покосившиеся избы Березино, в одной из которых предстояло жить до сентября месяца.

Вселенная оказалась абсолютно материальной и потому конечной.

Из повести «Заповедник»:

«Дом… производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла – заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.

В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из «Огонька». Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола…

Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа.

Откровенно говоря, я немного растерялся».

Хорошее место для того, чтобы встретить тут свое 35-летие, а также готовиться к экскурсиям и, разумеется, писать.

Нет, не Комарово и не Переделкино, конечно, но тут, как говорится, без вариантов. Опять же близость Михайловского не могла не вдохновлять.

На подготовку к экскурсии ушло три дня.

Сходил на могилу поэта, возложил цветы, чуть не потерялся в толпе жизнерадостных туристов, которые фотографировались на фоне надгробия, в киоске у турбазы зачем-то купил брошюру «Вино в мировой поэзии».

Открыл наудалую и сразу попал на Омара Хайяма:

Все недуги сердечные лечит вино.
Муки разума вечные лечит вино.
Эликсира забвения и утешения
Не страшитесь, увечные, – лечит вино!

По воспоминаниям фотографа Маркова, экскурсии, которые водил в заповеднике Довлатов, пользовались популярностью. Будучи натурой артистической, а также являясь противником унылого протокола и музейной рутины, каждую свою встречу с туристами Сергей превращал в небольшое театрализованного представление, производившее (особенно на экскурсанток) сильное впечатление.

Из повести «Заповедник»: