Иначе говоря, происходило то, чего могло и не быть никогда, но, с другой стороны, совершалось нечто такое, что было обыденностью, чем-то естественным и даже закономерным.
Проводить тогда Сергея в Ленинград пришел только Валера Карпов.
Автобус уже стоял с включенным двигателем.
Времени на долгие прощания и патетические речи уже не было, да и отсутствовало желание их произносить.
Просто обнялись.
Вручил Карпову брошюру «Вино в мировой поэзии».
Потом сел в автобус, который тут же захлопнул двери-гармошки, словно именно этого пассажира только и дожидался.
Развернулся на кругу автостанции и, пыля, выкатил на трассу.
Через несколько минут пропал из виду полностью.
Карпов открыл книгу.
На титульном листе было написано: «Кандидату алкогольных наук от члена-корреспондента оных. С любовью. С. Довлатов».
Завершая свою повесть «Заповедник» уже в Америке, Сергей так опишет ту поездку, которая происходила на самом деле, но поверить в ее реальность сейчас можно с большим трудом: «В дороге я заснул и проснулся с ужасной головной болью… Ленинград начинается постепенно, с обесцвеченной зелени, гулких трамваев, мрачноватых кирпичных домов. В утреннем свете едва различимы дрожащие неоновые буквы. Безликая толпа радует вас своим невниманием.
Через минуту вы уже снова горожанин. И только песок в сандалиях напоминает о деревенском лете…
Головная боль не дала мне привычно обрадоваться ленинградской сутолоке, речному ветру и ясности каменных улиц. Чего стоят одни лишь тротуары после надоевших холмов».
P.S.
Несколько лет назад на помойке близ одного из арбатских домов в Москве был обнаружен ворох старых черно-белых фотографий, снятых Валерием Марковым в 1976-77 годах в Михайловском. На них были изображены посетители заповедника. На некоторых из карточек можно было узнать экскурсовода – Сергея Довлатова.
Комментируя, эту находку, прозаик и литературный критик Андрей Арьев
предположил:«Обычно такие фотографии делались в начале экскурсии, чтобы к ее окончанию туристы уже могли купить готовые снимки. Сам Марков умер, не оставив наследников. Снимки, конечно, не высокохудожественные, стандартные. Часть его архива осталась в Псковской области, где организован маленький музей Довлатова, а часть осталась у клиентов. Каждый, кто был в Пушгорах в то время, может поискать у себя и найти фото, на котором он рядом с Довлатовым».
Подтвердил эту догадку и сам Валерий Марков, который незадолго до своей смерти рассказал автору этих строк, что он действительно снимал посетителей музея во время экскурсии, затем проявлял пленку, печатал фотографии, сушил на глянцевателе и продавал готовые снимки. Этот «бизнес» был основным источником его доходов. Разумеется, что в кадр часто попадал и Довлатов, которого он любил снимать отдельно и дарил ему эти карточки.
Однако каким образом фотографии Михайловского фотолетописца оказались на московской помойке – для нас так и остается загадкой.
Асетрина
После уроков в рыбный на Рубинштейна заходили, чтобы посмотреть, как в огромной, установленной перед прилавком мраморной ванне со стеклянным окном-иллюминатором плавают носатые осетровые, привезенные в Ленинград из Астрахани.
Ошалевшие рыбины диковато косились на посетителей магазина, каждый из которых мог быть их потенциальным покупателем. Лениво перемещались в желтоватой мутной тесноте и представляли себе, как их принесут домой завернутыми в газету, положат на обтянутый скользкой, затертой до дыр клеенкой стол на коммунальной кухне и будут дожидаться, пока они не уснут. Дождутся. После чего возьмут рыбочистку в виде зазубренного скребка и начнут сдирать с них чешую, а отрезанную голову отдадут на съедение местному коту-живоглоту, который, когда только заприметил безжизненно свисающий со стола рыбий хвост, сразу смекнул, что сегодня ему перепадет преизрядное угощение.
Из магазина на Рыбинштейна (так называли улицу по понятным соображениям) выходили озадаченные и воодушевленные, как после посещения океанариума или кунсткамеры, чьи ожившие экспонаты оказывались вполне себе страдающими тварями, находящимися, даже невзирая на свой экзотический вид, полностью зависящими от советского человека.
Из редакционной колонки Сергея Довлатова «Мы – советские люди»: