Сергей Довлатов. Остановка на местности. Опыт концептуальной биографии

Из сборника Сергея Довлатова «Наши»:

«Мой старший брат родился при довольно загадочных обстоятельствах. До замужества у тетки был роман. Она полюбила заместителя Сергея Мироновича Кирова. Звали его Александр Угаров. Старики ленинградцы помнят этого видного обкомовского деятеля.

У него была семья. А тетку он любил помимо брака.

И тетка оказалась в положении.

Наконец пришло время рожать. Ее увезли в больницу.

Мать поехала в Смольный. Добилась приема. Напомнила заместителю Кирова о сестре и ее проблемах.

Угаров хмуро сделал несколько распоряжений. Обкомовская челядь строем понесла в родильный дом цветы и фрукты…

Мой брат рос красивым подростком западноевропейского типа. У него были светлые глаза и темные курчавые волосы. Он напоминал юных героев прогрессивного итальянского кино. Так считали все наши родственники…

Это был показательный советский мальчик. Пионер, отличник, футболист и собиратель металлического лома. Он вел дневник, куда записывал мудрые изречения. Посадил в своем дворе березу. В драматическом кружке ему поручали роли молодогвардейцев…

Я был младше, но хуже. И его неизменно ставили мне в пример».

К комплексу толстого неуклюжего мальчика (видимо, поэтому он стал ходить в секцию бокса) у Сережи Довлатова прибавился еще один – комплекс младшего брата, который, впрочем, носил весьма специфический характер. Дело в том, что Борис, будучи двоюродным братом, не пережил психотравму, связанную с рождением в семье младшего ребенка, когда бы подсознательно он мог стараться физически и психологически подавить младшего брата, борясь тем самым за любовь родителей.

Соответственно, и Сергей не мог ощущать давящую опасность, исходящую от старшего брата, а, следовательно, вступать с ним в борьбу за свое выживание. Но при этом Борис не мог не навязывать свой стиль поведения младшему Сереже, причем делал это интуитивно, не «ломая его через колено», так как изначально не видел в нем источник опасности для себя. Он вел себя исключительно так, как себя ведут старшие мальчики по отношению к младшим – по-отечески снисходительно. Соответственно, он становился для Сергея образом мужественности, примером для подражания во всем, а копирование его поведения подсознательно имело своей целью заслужить его похвалу или положительную оценку.

Также ситуация усложнялась тем, что отец, Донат Исаакович, не присутствовал в семье, и воспитанием Сережи занималась мама – Нора Сергеевна, женщина с сильным характером, имевшая на сына огромное влияние. Борис, что и понятно, испытывал пиетет перед своей тетей и в чем-то дублировал ее манеру поведения, но, соответственно, уже в мужском изводе.

Таким образом, Сережа Довлатов находился как бы под двойным психологическими прессом, более, впрочем, носившим характер добровольный, нежели репрессивный.

Это было комфортное состояние – постоянно ощущать себя зависимым от решения, принимаемого тем, кому ты доверяешь и кого любишь. Действительно, в таком случае не могло приключиться ничего дурного, ведь ни мать, ни старший двоюродный брат никогда не пожелали бы плохого, а стиль так называемого взрослого общения лишь добавлял Сереже самоуверенности, впрочем, с оглядкой на старшего товарища. Другое дело, что при этом необходимо было научиться соглашаться с тем, что твое мнение вторично, а твой голос лишь один из голосов в хоре, сопровождающем выступление солиста.

И Сергей научился этому, хотя с годами данное качество трансформировалось в умение отойти в сторону, отстраниться, поменять ракурс и увидеть всю парадоксальность происходящего, оставаясь при этом частью этого парадокса.

«Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно», – напишет впоследствии Довлатов переводчице, журналисту, своему доброму другу Людмиле Штерн.

Безусловно, можно дуть в трубу.

Можно в нее смотреть.

Можно ее использовать по назначению.