«Мы – воспитанники тоталитарной системы, ее послушные ученики. И над каждым тяготеют десятилетия одуряющей выучки. Конечно, среди нас есть отличники и лодыри, вундеркинды и тупицы, активисты и несоюзная молодежь. Но в главном мы – едины. На каждом пылает огненное страшное тавро – «Made in USSR»… Попытайтесь вообразить огромное зеркало. Размером с озеро Байкал. А на берегу этого озера (или зеркала) – многотысячную разношерстную толпу…
А теперь давайте разом окунемся в эту незамутненную гладь. Давайте мужественно на себя полюбуемся…
Партия – наш рулевой!.. Вернее – поводырь. Поскольку речь идет о благоприобретенной духовной слепоте. Восторжествовавший социализм приучает человека к абсолютной безответственности. Все кругом общественное, а значит, – ничье…
У советского человека ментальность раба. В лучшем случае – подчиненного. Без хозяина он не привык. Без хозяина – это значит – личная ответственность. Собственное решение. Выбор…
А у нас психология служащих. Причем готовых служить кому угодно. Во имя чего угодно. Лишь бы за это хорошо платили.
Мы знали, что в Америке больше колбасы и джинсов. И решили сменить место жительства. То есть сменить хозяина. Люди с такой гибкой ментальностью – довольно ценное приобретение. Любая бюрократия (советская или антисоветская) готова отдать им должное. Позиция «чего изволите» устраивает любое начальство. И работенка этим людям всюду найдется.
Кто-то возразит:
– Они сменили убеждения.
Да ничего подобного. Хозяина переменили, это верно. А убеждений там отродясь не было».
Была рутина повседневной жизни, убогий быт, партийные и комсомольские собрания, постоянно включенная радиоточка да передовицы центральных газет. А еще советский человек жарил купленную в магазине на Рубинштейна рыбу или фаршировал ее, варил из нее уху или коптил в печке-плите, которые еще сохранились на некоторых ленинградских кухнях.
Пионеры обсуждали увиденных осетровых и прочих обитателей пресных водоемов, а потом разбредались в разные стороны, кто на пустырь около Холодильного института жечь костер, кто домой делать уроки, а кто и на свидание.
Сережа, конечно, шел на свидание с девочкой, которая не училась в его школе и выглядела старшего своего ухажера, но при его росте это не сразу бросалось в глаза. Следует заметить, что эта старшеклассница была не первой в его донжуанском списке. Сережа, как известно, пользовался популярностью у противоположного пола.
Да, он всякий раз любил фланировать со своей новоиспеченной подругой по улице, проспекту ли, быть остроумным и галантным, обращать на себя внимание ухмыляющихся прохожих.
А еще Сергей обязательно знакомил свою избранницу с мамой.
Нора Сергеевна, как правило, в двух, от силы в трех предложениях давала оценку очередной пассии сына, после чего эти встречи скоропостижно завершались. Однако вскоре появлялась новая барышня, чья судьба была предопределена изначально, но она этого не знала – наивная, да и Сережа тоже надеялся на лучшее.
Одноклассники Довлатова вспоминали, что Сергей, невзирая на свой компанейский и добродушный характер, всегда держался особняком. На уроках, как правило, он молчал, потому что учебный процесс его мало интересовал, а на переменах обычное школьное сумасшествие он находил бессмысленным ребячеством. В этом не было высокомерия, скорее, спокойная взрослая уверенность в том, что он изначально заручился дружбой своей мамы и своего старшего двоюродного брата Бориса, а этого Сереже было более чем предостаточно.