Попробуй он атаковать – я бы нашпиговал его серебром. Но их учили, как вести себя во время конфликта со Светлыми. И он знал, что безоружного и беззащитного мне убить трудно.
– Сопротивляйся, – сказал я. – Борись! Сучий потрох, ты же не колебался, когда ломал чужие судьбы, когда нападал на беззащитных! Ну! Давай!
Маг облизнул губы – язык у него оказался длинным и слегка раздвоенным. Я вдруг понял, к какому сумеречному облику он придет рано или поздно, и мне стало противно.
– Сдаюсь на твою милость, Дозорный. Требую снисхождения и дозволенного суда.
– Стоит мне отойти, как ты сообщишь в штаб, – сказал я. – Вытянешь из окружающих достаточно силенок, чтобы оклематься и дойти до телефона. Ведь так?
Темный раздвинул губы в мерзкой улыбке и повторил:
– Требую снисхождения и суда, Дозорный!
Я покачивал пистолет в руках, глядел в ухмыляющееся лицо. Вечно они готовы требовать и брать. Никогда – отдавать.
– Мне всегда была не по душе наша двойная мораль, – сообщил я ему. – Неприятно, понимаешь, и тяжело. Со временем привыкну, но как раз со временем у меня и проблемы. Ты охотишься за мной, я бегаю от ваших, а в это время в Особом отделе выписывают лицензии на людей, отданных Тьме. Каждый день выписывают, без праздников и выходных. Обидно, да?
Улыбка сползла с его лица. Он начал понимать, что дело кончится не так, как он рассчитывал, но тем не менее снова произнес:
– Требую снисхождения и суда, Дозорный…
– Да не Дозорный я сейчас, – укоризненно ответил я.
Пистолет задергался, застучал, лениво заходил затвор, выплевывая гильзы. Пули ползли по воздуху, будто маленький злой осиный рой.
Он крикнул лишь один раз, потом две пули разнесли в клочья череп. Когда пистолет щелкнул и замолчал, я медленно перезарядил обойму.
Изорванное, исковерканное тело лежало передо мной. Оно уже начало выдавливаться из Сумрака, и маска Тьмы сходила с молодого лица.
Я провел рукой в воздухе, сдергивая, сжимая что-то неуловимое, текущее сквозь пространство. Самый верхний слой. Кальку с обличья темного мага.
Завтра его найдут. Хорошего, славного, всеми любимого юношу. Зверски убитого. Сколько зла я принес сейчас в мир, сколько слез, ожесточения, слепой ненависти? Какая цепочка потянется в будущее?
А сколько зла я убил? Сколько людей проживут дольше и лучше, сколько слез не прольется, сколько злобы не накопится, сколько ненависти не родится?
Но, может быть, я перешагнул сейчас через барьер, который переходить нельзя. А может быть, дошел до следующей ступени, которую необходимо перешагнуть.
Я спрятал пистолет в кобуру и вышел из Сумрака.
Игла Останкинской башни впивалась в ночное небо.
– Поиграем совсем без правил, – сказал я. – Совсем-совсем без.
Машину удалось поймать сразу, даже не вызывая у водителей приступа альтруизма. Не потому ли, что на мне теперь личина мертвого темного мага, очень обаятельная личина…
– Давай к телебашне, – попросил я, забираясь в потрепанную «шестерку». – И побыстрее, пока вход в кабак не закрыли.
– Гулять будем? – улыбнулся сидящий за рулем мужчина, суховатый, в очках, чем-то похожий на постаревшего Шурика из старых комедий.
– Еще как, – ответил я. – Еще как.
Глава 5
В башню еще пускали. Я купил билет, особо доплатив за право посещения ресторана, прошел по зеленому полю, окружающему башню. Последние пятьдесят метров дорожка шла под хиленьким навесом. С древнего сооружения порой сыпется бетонная труха. Навес кончался маленькой будочкой пропускного пункта. Я предъявил паспорт, прошел через подкову металлоискателя – кстати, неработающего. Вот и все формальности, вот и вся охрана стратегического объекта.
Сейчас меня одолевали сомнения. Странная, что ни говори, идея – двинуться сюда. Я не чувствовал поблизости концентрации Темных. А если они здесь, то хорошо прикрыты. Значит, мне придется иметь дело с магами второго-третьего уровня. Самоубийственное знакомство. Но ничего не поделаешь, мне нужен штаб. Оперативный штаб Дневного Дозора, развернутый для координации охоты… охоты на меня. Куда еще должна стекаться информация о добыче!
Только самоубийца полезет в штаб, где не меньше десятка Темных, да еще самые толковые охранники. Вряд ли кто ожидает от меня такой самоубийственной прыти. И этим мизерным шансом нельзя пренебрегать.
Снизу, из-под бетонных лепестков опор, телебашня производила куда более сильное впечатление, чем издали. А ведь наверняка большая часть москвичей никогда в жизни не поднималась на обзорную площадку, воспринимая башню лишь как обязательный атрибут столичного пейзажа, но никак не место отдыха. Здесь, как в аэродинамической трубе замысловатой конструкции, гулял ветер, и на самом краю звукового спектра еле пульсировал слабый тягучий хрип – голос башни.
Я постоял, глядя вверх, на решетки и проемы, изъеденный раковинами бетон, на удивительно грациозный, гибкий силуэт. Она ведь и впрямь гибкая – бетонные кольца на натянутых тросах. Сила в гибкости. Только в ней.
Потом я вошел в стеклянные двери.