Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

АРК. МИНЧКОВСКИЙ После войны

Познакомились мы с ним поздней осенью сорок пятого года на еще гремящем трамваем Невском проспекте. Орлов шел вместе с тогда уже известным мне Михаилом Дудиным, который носил шинель со знаками отличия «старлея», как он любил себя называть. Само собой получилось — Дудин верховодил всей стайкой недавних фронтовиков, несмело отворявших двери редакций, да так навсегда и остался запевалой нашего, теперь уже редеющего поколения.

— Сергей! — протянул мне руку светловолосый парень с пятнами от ожогов, оставивших незалечимую память на лице.

Пальцы его суженной ладони едва сжимали руку. Ладонь была оперирована, и сухожилия в ней намного сократились.

На «ты» мы перешли тут же. Да и как могло быть иначе. «Вы» у нас бы и не получилось.

Было у Орлова любимое слово — «ребята», которое я вскоре от него услышал. Этими ребятами являлись: худенький, недавно вернувшийся из Венгрии, еще ходивший в кителе Толя Чепуров, журналист и критик боевой майор Митя Хренков, прихрамывающий, раненный под Ленинградом в начале войны, шумный Леня Хаустов, самый молодой из фронтовиков Сережа Давыдов. Позже «ребятами» Орлова сделались его московские товарищи из той же когорты поэтов-фронтовиков: Наровчатов, Максимов, Межиров, Соболь и однокашница Сергея по Литинституту Юлия Друнина, по праву причисливаемая к «ребятам». Ребятами все мы остались для него и перевалив через пятьдесят.

Но тогда, в Ленинграде, до пятидесяти нам было заоблачно далеко.

В конце сорок шестого года вышла первая книжка Орлова «Третья скорость». По-нынешнему и книжкой-то ее назвать трудно: книжечка форматом в записную, с мягкой серовато-фиолетовой обложкой, с меньше чем восемьюдесятью страничками текста. Но непрочно склеенный карманный томик быстро исчез с прилавков, хотя был издан значительным по тем временам тиражом в десять тысяч экземпляров.

Свою первую книжку Сергей радостно и щедро раздаривал многочисленным друзьям и знакомым, вскоре оставшись чуть ли не без единого экземпляра. Напечатанный в 1946 году Лениздатом и вряд ли ушедший за пределы магазинов нашей области, сборник «Третья скорость» стал теперь предметом гордости собирателей поэзии.

Но не в формате и не в бумаге было дело. Несмотря на свой внешне непрезентабельный вид, книжка была событием. То, что в литературу пришел художник со своей значительной темой, сделалось понятным всякому, кто хоть сколько-нибудь разбирался в стихах и любил их. Ведь именно с желтоватых газетных страниц этого маленького сборника впервые услышалось ставшее со временем крылатым стихотворение, начинавшееся словами: «Его зарыли в шар земной…»

Об Орлове заговорили. Его заметила столичная критика. О «Третьей скорости» горячо отозвался Павел Антокольский. Ведущие поэты старшего поколения в Ленинграде признали незаурядный талант недавнего танкиста.

Сергей возвратился к прерванным войной занятиям в университете. Но что-то у него с филологическими науками не ладилось.

Жил он трудно. Совсем неустроенно квартирно, изрядно безденежно. Правда, денежно он так никогда и не зажил. Сперва зарабатывал мало, потом была семья, мать, затем семья сына, еще студента, жизнь на два дома, на два города.

Но это уже было потом, а тогда над бытовыми неурядицами он не задумывался. Жалоб на сложности жизни я от него не слышал, хотя встречались мы достаточно часто, и в обстановке, которая располагала к доверительным разговорам.

Он не умел приспосабливаться — писать барабанные стихи, до которых и газеты и радио в те годы были охочи. Был далек от поэтической журналистики. Не хотел, да и попросту не мог, ничего приукрашивать. И на суровую свою фронтовую память не пытался наводить глянец. Он оставался верен пережитой им горькой военной правде, кровь и мозоли которой стоили Победы.

…Были мы молоды и не чуждались жизненных радостей. Тем более что еще не до конца верили в то, что вернулись с войны, а это само по себе уже являлось немалой удачей. Имелись среди нас такие, что пользовались успехом у слабого пола и, что таить греха, по возможности не терялись. Да, находились, но не Серега, как его тогда многие звали. Он был стеснителен и не показно, а на самом деле нравственно светел.

Зимой мы, группа молодых писателей, жили в Комарове, в еще старом, деревянном Доме творчества. Днем, трудясь по своим комнатам, чутко прислушивались к скрипу ступенек на лестнице: хорошо бы кто пришел, помешал работать. Вечерами, после ужина, томились от безделья. Однажды дали согласие забредшему к нам культурнику из дома отдыха совслужащих, что находился неподалеку, провести там литературный вечер. Пошло человек пять, и вечер получился удачный. Нам дружно хлопали. Несколько отдыхавших там девушек вызвались нас проводить, а проводив, надолго задержались. Когда гостьи собрались уходить, послали за той, которую увлек Орлов. Вернулась ее подруга, удивленно проговорила:

— Сейчас идет. Представляете, все время читал ей стихи. «Минутку, — сказал. — Еще несколько строчек».