Сергей Прокофьев

Явно перегибая палку из своеобразного «патриотизма», Борис Асафьев, печатавший теперь музыкальную критику под псевдонимом Игорь Глебов, ставил «Скифскую сюиту» Прокофьева даже выше шедшей у Дягилева «Весны священной» Стравинского: только потому, что премьера последней состоялась в Париже. «Священная весна» Стравинского в сравнении с сюитой Прокофьева — просто экзотика: попытка любопытного, изнеженного, утончённого европейца получить неизведанные впечатления, заглянув в бездну «панического» <…> Прокофьев же не только коснулся и не только красочно описал, а выразил, воплотил, выявил «эти силы, могущие расти и развиваться», потому что в нём самом таятся неизведанные силы и возможности», — писал он на страницах «Музыки» 30 января 1916 года. Между тем Прокофьев откликался в своём не дописанном до конца «скифском» балете именно на его, старшего современника и будущего друга-соперника, поиск прамузыкального, тех самых зёрен будущего гармонического и ритмического роста, которые Глебов по странной прихоти видел в «Скифской сюите», но в упор не разглядел в гениальной «Весне», сюиту вдохновившей. В чём, однако, он был прав, так это в оценке психологического склада Прокофьева, уже вполне отчётливо просвечивавшего в музыке «варварской» сюиты. Щедро мелодически одарённый (хотя мелос далеко не первое, что поражает слушателя «Сюиты»), мужественный, целеустремлённый, с характерным, только ему присущим гармоническим складом, несомненно стремящийся создать и даже навязать современникам свои собственные правила. То есть не восторженный романтик, а самый что ни на есть классицист. «Прокофьев иногда жёсток, порой неуравновешен, но всегда интересен и убедителен, — пишет Глебов-Асафьев в той же статье. — Тематический дар у него, по нынешним временам, когда не принято расточаться, прямо неисчерпаем и изумительно свеж. Гармонии вытекают с настойчивой и упрямой логикой провидца, твёрдо уверенного в правде того, что он речёт. <…>

В творчестве Прокофьева один из самых существенных элементов — наличие сильной, напряжённо стремящейся к себя-выявлению воли. Противиться её захвату невозможно: ведь она влияет на слушателя через железный прокофьевский ритм. Она держит в повиновении и сковывает богатство сложнейших гармоний, ей подчиняются чёткие темы при всём вихре их чередований, сплетений, наслоений, превращений и сопоставлений. Прокофьев обладает даром свободы и лёгкости творчества. Он не надумывает и не дрожит над каждой темой. Он их кидает щедро, пригоршнями».

А в частном письме в Мясковскому от 1 апреля 1916 года Глебов-Асафьев добавлял к сказанному публично ещё и ошеломительное впечатление от фортепианной музыки их общего друга: «Слышал и «Сарказмы» Прокофьева. Не знаю, знаете ли вы их, но я познал лишь теперь. Радуюсь за Сержа. Он так глубоко забрал, что дух захватывает. И как это: такой «земляной» цельный, глыбяной талант, как будто не ведающий ни добра, ни зла, а просто охватывающий космос, — вдруг выносит на свет Божий какие-то трещины, расселины в своём приятии мира. И как издевается? Брр… Мне холодно было. И средства гармонические разошлись дальше и ритмика, а инструментовка фортепианная и того занятнее. Откуда всё это?! И как мелко всё остальное, окружающее возле этого…»

И лишь «Музыкальный современник», издававшийся на деньги Петра Сувчинского, но находившийся до времени под идейным контролем Андрея Римского-Корсакова, как раз и бывшего, судя по занудливо-профессорскому тону, при несомненном участии Штейнберга, автором цитируемых ниже заметок, испускал по поводу «Скифской сюиты» всевозможные яды: «Разумеется, одежда скифа взята г. Прокофьевым не из этнографического музея. Дело для него не в этом, а — в изображении некой первобытности вообще, некой душевной целины, — то неуклюже-увесистой, то неудержимо-стремительной в своих проявлениях. Как в «Весне священной» И. Стравинского, и у г. Прокофьева основная задача показать в возможно ярком свете примитивное человеческое нутро и его непосредственные обнаружения вовне. Задача художественная здесь явно отступает перед крайне упрощённой психологической задачей, с одной стороны, и внешне-иллюстративной задачей, с другой. На первом месте у г. Прокофьева наглядность, осязательность, грубая сила, простота линий. В главных своих чертах «Скифская сюита» — настоящий сколок с «Весны священной» И. Стравинского. Можно, по-видимому, даже говорить о прямом сходстве в замыслах отдельных частей сюиты и «Весны». <…>

Но между И. Стравинским и г. Прокофьевым есть и большая разница. Прежде всего, И. Стравинский, при всех своих слуховых заблуждениях, остаётся музыкальным колористом Божьей милостью, — настоящим мастером оркестра; И. Стравинский знает, почему и для чего он берёт тот, а не другой оркестровый состав. <…>