Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 3

Как прежде, так и теперь я чувствовал в себе то радость, то какой-то страх; и мне пришло на мысль: видно, Господь к мученическому венцу призывает меня! — и принял намерение идти лучше на мучение, за что от Бога причтен буду к лику мучеников, нежели произвольно убивать себя, что запрещено даже и в братстве нашем, к которому принадлежал я. Но чтобы осуществить на деле свое желание и непременно добиться мученичества, я для этого употребил следующий способ: со всеми приходившими ко мне для увещания православными, в том числе и с Сыромятниковым, я стал спорить, называть их всех еретиками и отступниками, а пастырей Церкви — епископов — мучителями и волками. Однако способ этот мне не удался.

Вместо ожидаемых мучений, которых я добивался, потребовал меня к себе высокопреосвященный митрополит Гавриил. Так как в то время были у него посетители из знатного сословия, то велено было мне обождать у келейника, отца Феофана. Я ждал, сидя на стуле. Наконец мне говорят:

— Ступай — митрополит тебя спрашивает!

Я безумно отвечал:

— Не пойду! что мне делать у него? Я его видел много раз. Если же я ему нужен, то пусть сам ко мне придет!

И что же? Кроткий и смиренный святитель, услышав безумные слова мои, не замедлил прийти ко мне. С кроткою улыбкою приблизился он и, положив десницу на правое плечо мое, начал увещать меня самыми кроткими, смиренными и умиленными словами. А я, окаянный, вместо того чтобы воздать архипастырю подобающее поклонение, и не встал даже перед ним со стула, на котором сидел, и к этой дерзости прибавил новую:

— Зачем долго держишь меня? — сказал я ему, — отсылай, куда надлежит!

— Подумай-ка, Ксенофонт, — говорил мне ласково Владыка, — и рассуди своим умом: для чего я держу тебя? Доход ли какой получаю от тебя? чести ли ищу? Воистину, о душе твоей пекусь, дабы спасти ее от вечной погибели.

Так он говорил мне в присутствии разных лиц: священников, купцов и другого звания людей, которые с должным благоговением внимали ему. Потом святитель обратился к иконе Пресвятыя Богородицы, стоявшей на стене и, воздев свои руки, начал молиться:

— О Всемилостивая Госпоже, Дево Владычице, Богородице, Царице Небесная! Ты рождеством Своим спасла род человеческий от вечнаго мучительства диавола, ибо от Тебя родился Христос, Спаситель наш. Призри Своим милосердием и на сего, лишенного милости Божией и благодати; исходатайствуй матерним Своим дерзновением и Твоими молитвами у Сына Своего, Христа Бога нашего, дабы ниспослал благодать Свою свыше на сего погибающего. О Преблагословенная! Ты — надежда ненадежных, ты — отчаянных спасение, Ты — на помощь скорое и готовое заступление! Никто, Заступнице христианская, под Твой покров прибегая, посрамлен не исходит: да не явимся и мы посрамленными пред Сыном Твоим на Суде Его Страшном и да не порадуется враг о душе его!

Затем святитель Божий обратился ко Господу с молитвою:

— Господи Боже мой! Ниспошли благодать Твою свыше и ходатайством Матери Твоея, Пресвятыя Богородицы, отжени гордого и нечистого беса от души его и согрей теплотою Святаго Духа охладевшее сердце его, дабы он мог слышать вопиющий глас от Святыя Матере, Соборныя и Апостольския Церкве, глаголющий: повинуйтеся наставником вашим и покоряйтеся, тии бо бдят о душах ваших (Евр. 13, 17), кои хотят слово и ответ дать пред Тобою, Страшным Судиею. О Господи, помилуй немощь нашу!

Оканчивая молитву эту, высокопреосвященный проливал слезы. Ей! не лгу, любимцы мои: гордый бес не выдержал пламенной молитвы достойного пастыря и оставил меня. Когда Владыка снова увещевал меня, а потом обратился с молитвою обо мне к иконе Пресвятыя Богородицы, в то время преобладала мною гордость бесовская; но когда он проливал слезы, молясь обо мне, тогда как будто кто молотом ударил меня по шее и ударом этим мысли мои вывел из оцепенения: проснувшаяся совесть, этот неподкупный судия, сильно обличала неправоту мою; от стыда горел я, как от огня. «Глупец бессовестный! — говорила мне совесть, — смотри, святитель Божий молится о тебе с воздетыми руками; смотри, он плачет о тебе пред Богом, а ты? ты не устыдился сидеть пред ним в то время, когда подобало бы тебе стоять и плакать о своем заблуждении!»

После этого стало уже ясным для меня то, что прежде казалось темным от помрачения бесовского. Я уже не отвергал более того, что заблуждался доселе; сердце мое умягчилось настолько, что я начинал питать истинную любовь к этому пастырю — словом, я весь переменился и был безгласен пред Владыкою, пред которым встал теперь с благоговением. Заметив во мне такую перемену, святитель продолжал мне делать увещания и делал их целое утро, до обеда стоя на ногах. Наконец он сказал мне:

— Ксенофонт! Если соизволишь с нами пообедать — пойдем: уже пришло время обедать.