Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

Николай Степанович встал и посмотрел туда, куда смотрел пес. Чуть выделяющееся на общем фоне, желтело продолговатое пятно.

— Посмотрим?

— Ггг: — не разжимая зубов.

— Забрать бутылки?

Гусар покачал головой.

Осколок стекла завизжал под подошвой. Потом — горлышко зазвенело, откатываясь в сторону.

Мертвые ящеры лежали так, будто умерли час назад. Рум. Время идет как-то по— своему.

Желтое пятно приблизилось. Обрело очертания.

На невысокой — по грудь человеку — возвышенности лежал золотой дракон.

Взгляду были доступны только морда и передние лапы, неожиданно напоминающие львиные лапы сфинкса.

С приближением к дракону становилось светлее.

Даже не было страха.

Веки дракона дрогнули. "Да," — сказал он.

Он не издал ни звука, и в голове Николая Степановича не звучал голос — просто почему-то ясно было, что дракон только что сказал "да".

— Что значит "да"? — спросил Николай Степанович.

Он уже вроде бы не шел вперед, но все равно приближался к дракону все ближе, и ближе, и ближе. Гусар стоял рядом с ним, прижавшись к колену, и дрожал напряженно. "Да — это мой конечный ответ. На череду вопросов, которые ты задашь. Которые есть один-единственный главный вопрос."

— Тогда скажи мне свое имя. "На самом деле у меня нет имени. Я — золотой дракон Дево, но" Дево "здесь — не имя, а знак принадлежности. Я принадлежу Дево. Которых нет."

Странно — они уже стояли, упершись в возвышение, на котором лежал дракон, а он все еще продолжал приближаться, будто бы выплывая из темноты…

— Почему же ты жив? "Я не жив. Я золотой дракон. Я просто есть."

Дракон еще приподнял веки, и в черном зеркале глаз Николай Степанович увидел себя и Гусара, маленьких и изогнутых, как отражения в хрустальном бокале, и тогда он решительно поставил бокал на стол и посмотрел на Фламеля.

— Так удобнее беседовать, — улыбнулся Фламель.

Они сидели в "африканской комнате" и пили стариннейший, двадцать третьего года, "Мартель", завалявшийся в подвалах Фламеля. Две бутылки его, в паутине и пыли, он принес и выставил, улыбаясь. на стол. Гусар, встретивший его настороженно, теперь расслабился и лежал рядом с террариумом, слушая неумолчную возню проглота.

— Я понимаю, что удобнее, — сказал Николай Степанович. — И все-таки я для начала хотел бы уяснить…

— Попробую, — сказал Фламель. — Тысячу лет не пил такого коньяка: Что сказать?

Слуги, домовые и призраки пережили хозяев дома, но продолжают накрывать на стол, прогонять злых духов и пугать мышей: звенеть цепями в сводчатых подвалах: Вы меня понимаете?

— В основном. Собственно, что-то подобное мне мерещилось. Но конкретно…

— После великой войны остались всего две расы. Они условились, что усыпальницы будут находиться на противоположных полюсах планеты, что искусственные существа, которые должны заботиться о целостности усыпальниц, не будут похожи ни на одну из рас — и даже при их необыкновенной способности изменять внешность они не смогут принять вид ни Дево, ни Сора.

Эти существа — мангасы — имеют не только интеллект, сравнимый с интеллектом их Творцов, но и мощнейший инстинкт, программу, которая может при необходимости подчинять себе интеллект, направлять его на исполнение Цели…

Да, это было обусловлено, но и Сор, и Дево в тайне друг от друга заложили в некоторых мангасов, еще в зародыши, в яйца — чтобы невозможно было обнаружить — программы уничтожения усыпальниц противника. Да, война продолжалась. Ледниковый период, вызванный Большой войной, подходил к концу, когда выяснилось, что обе усыпальницы уничтожены. Создатели довели до конца дело своей жизни: Хотите знать, что собой представляла их цивилизация?

— Вы не поверите, — сказал Николай Степанович, — но — совершенно не хочу.

— Хм: Что ж, определенная мудрость в таком подходе есть. Впрочем, если передумаете и решите узнать что-то подробнее — я всегда к вашим услугам. Для непредубежденного ума тот уклад жизни имел свои прелести: Один дуэльный кодекс чего стоил. Дуэль была важнейшим государственным институтом: Да, вы же сказали, что не желаете ничего знать о них.

— Именно так.

— Тогда я возвращаюсь к временам позднейшим. Подходил к концу ледниковый период, мангасы — кто-то в образе змей, кто-то — обезьян, — несли службу: и вдруг удар: Создатели мертвы. Умом мангасы все могли понять, но — инстинкт, но — программа: Это было сильнее. И мангасы, зная о том, что жизнь их отныне бесцельна, продолжали вести себя так, как будто Создатели живы и лишь по каким-то высшим причинам медлят с выходом. Даже себе мангас не мог признаться в том, что Цели Жизни более не существует. При этом все прекрасно зная. Представляете коллизию?

— Очень человеческая коллизия. Наблюдал многократно.

— Так ведь — оттуда и пошло: Думаю, вы способны представить себе, что именно может изобрести изощренный разум, с этой коллизией разбираясь?

— Миллион вариантов.

— И еще тонкость: разум, не знающий лжи.

— М-м…

— Скажем, мать, потерявшая младенца, начинает няньчить куклу: Вы уже догадались?

— Куклу? Скорее уж — щенка, котенка…