Серое братство

Я восхитился прозорливости Егеря. Он крупно рисковал мной, но как раз это и сыграло. Спокойствию внешних границ крупных городов был нанесен основательный удар. Они в любом случае должны были выяснить, что происходит, кто оказался виновником происшествия. Теперь я не сомневался, что купец — шпион таинственного Одема. Его миссия как раз и состояла в выяснении смуты в Степи. Как же тут не воздать должное уму Егеря?

9

Егерь умел ставить на место — в этом я убедился и зауважал его еще больше. Долгая жизнь в роли палача притупила чувство бдительности у Мастера, и где нужно было промолчать, он говорил, вредя себе все больше и больше. Егерь это понял.

— Готовься, Гай, к походу, — с легкой грустью произнес Егерь. — Ты, конечно, не заменишь Мастера, но туда, куда вы идете, не место твердолобым.

Готовые сорваться с моих губ слова, что я не готов к таким испытаниям, замерли в горле. Я уже понял, что Егерь не любит всевозможные отговорки. Командир добавил, что Поэт знает все, и по всем вопросам я могу обращаться к нему. Поэт будет отвечать за меня, но и я должен буду защищать его в особо тяжелых ситуациях. Нам ни в коем случае нельзя оставлять друг друга. После этих слов Егерь положил свою тяжелую руку мне на плечо, ласково улыбнулся, подтолкнул к выходу.

— Иди. Мы теперь нескоро встретимся. Желаю видеть тебя возмужалым после путешествия.

Мы вышли из Таланны рано утром. Предрассветный туман мягким зыбким одеялом покрыл крепостные стены, близлежащий лес, а редкие фигуры стражников на зубчатых стенах напоминали каменные статуи птицы Кох[10], готовящейся облечь форму живой и прекрасной женщины, чтобы своих сладкоголосым пением погубить нас.

Поэт оказался на редкость говорливым парнем. Его язык работал без остановки, что не вязалось с его обликом в темном подвале и в лесной избушке. К тому времени, когда туман рассеялся, у меня уже болели уши. Я начал опасаться за здоровье голосовых связок своего напарника.

Наконец, Поэт утихомирился и заявил:

— Тампу нам посещать не следует.

— Тебе виднее, — откликнулся я, полностью перекладывая груз ответственности на плечи напарника. Мы бодро зашагали по кромке леса. До Тампы еще было порядочно, но теперь, когда я знал, что туда мы не пойдем, возникло стойкое желание приобрести лошадей. Путь, вероятнее всего, будет длинным и утомительным. Действительность оказалась еще хуже. Поэт повел меня в гущу леса, но с таким расчетом, чтобы видеть дорогу. Изредка она мелькала серо-желтой лентой среди густых зарослей боярышника и черемухи, и потерять ее было бы очень трудно. Егерь предупреждал, что вокруг нас в последнее время стали кружиться какие-то типы, похожие на нюхачей-патриканцев. Нашему командиру не понравились их морды. Нельзя было сказать, что подозрительные люди относятся именно к нашим врагам, но исключать такую возможность было опасно. Это вполне могли оказаться люди Магвана, если он уже понял, что за ним охотятся. Команда Егеря — не военная, занимается сугубо внутренними делами, и в шпионов играть не собирается. Но я убедился, что Егерь использует не совсем чистые методы, от которых попахивает колдовством. Ну и ладно. С кем воюешь, того и бьешь его же оружием. Осуждать Егеря у меня не было никакого желания. Гораздо больше беспокойства вызывала моя дальнейшая судьба. Меня привязали крепко к странной компании, приставили сторожей. Что им надо?

Наконец-то Поэт позволил сделать привал. Мы уже вышли из леса и теперь шагали вдоль дороги. Однако что-то я стал уставать. Я опустился в высокую траву, уже слегка пожухлую, а в некоторых местах и почерневшую от дождей и ранних заморозков, и блаженно вытянул ноги. Предосеннее солнце светило ярко, и мы разомлели от тепла.

— Устал, да? — Поэт вытащил из недр своего камзола плоскую фляжку и протянул мне. — Будешь бодягу? Мигом силы вернет.

— Что это? — с подозрением я уставился на фляжку.

— Настойка, — усмехнулся Поэт, видя мое недоверие. — Я же говорю: бодяга. Бодрит чертовски.

На вкус настойка оказалась очень даже приличной. Только вот обволакивающая вязкость отдавала горечью полыни с каплей меда. Я потянулся к горлышку еще раз, но Поэт перехватил фляжку и сделал глоток.

— Одного раза достаточно, — пояснил он и спрятал свое сокровище за пазуху.

Мы отдохнули и продолжили путь. Бодяга действительно разогнала кровь по жилам, и ноги веселее зашагали по пыльной полосе. Я перестал считать дорожные столбы — настолько они примелькались за день. А местность преобразилась. Нам стали попадаться крестьянские обозы, отряды пеших солдат в почерневших от сырости и крови панцирях. Иногда приходилось уступать дорогу всадникам в добротных кольчугах, несшихся сломя голову то в сторону, противоположную нам, то по ходу движения. По обеим сторонам дороги спешно возводились деревянные укрепления, шли земляные работы: солдаты и крестьяне рыли канавы, насыпали валы. Война подбиралась к Андалии.

На развилке, где мы должны были свернуть в сторону от Тампы, нас остановил конный разъезд. Три всадника окружили нас и молча оттеснили на обочину.