Серое Преосвященство

Вечером он вышел из кельи и побеседовал с аббатиссой и старшими монахинями, ее помощницами. Речь зашла о любимом некогда предмете отца Жозефа — крестовых походах. Одна из монахинь сказала, что Святую землю освободят очень скоро: ведь отцу Жозефа это было обещано в откровении. Монах ответил, что она ошибается. Ему никогда не было откровения о скором освобождении Святой земли. Единственное, что он получил в видениях и восхищениях, — это божественное указание «сделать все, что я могу, для вызволения Иисуса из плена».

На следующее утро в семь часов отец Жозеф отслужил мессу в монастырской часовне, а потом имел последнюю беседу с аббатиссой и ее помощницами. Он говорил с ними об их обязанностях и о том духовном совершенстве, о том постоянном единении с Богом, достижению которого они посвятили свою жизнь. Когда он стал уходить, слова прощания с обеих сторон произносились с особой торжественностью, с необыденным волнением.

Из Маре отец Жозеф отправился в Рюэль, где у него была назначена встреча с кардиналом. Он говорил с кардиналом и в этот вечер, и на следующий день. В четверг, 16 декабря, он встал, как обычно, до рассвета и после молитв и медитаций приступил к текущим делам. Только что пришло большое письмо от капуцинских миссионеров в Абиссинии. Отец Жозеф выслушал его с живейшим интересом и сразу же продиктовал ответ. В десять он вышел из своей комнаты, отслужил мессу и, побеседовав с несколькими людьми, уселся обедать. Он поел с аппетитом и чувствовал себя явно лучше, чем в предыдущие дни. После обеда к нему явился папский нунций, кардинал Бики, с которым отец Жозеф долго говорил о вопросах церковной политики — возможно, и об обещанной ему красной шапке, обещанной до того твердо, что известие о его назначении ожидалось со дня на день. По окончании беседы, отец Жозеф церемонно проводил нунция до парадного входа. На обратном пути он прошел через большой зал, который готовили к вечернему спектаклю. Здесь он наткнулся на Ришелье, вышедшего из своих покоев проверить, как подвигаются работы. Кардинал был в хорошем настроении и в шутку пригласил старого друга на вечернее представление, уверяя, что тут нет греха: пьеса написана на серьезнейшую тему и в высшей степени назидательна. В том же ключе отец Жозеф ответил, что он, к сожалению, уже обещал «заняться декламацией с молитвословом», и, распрощавшись с кардиналом, ушел к себе. Он прочел часы, какое-то время провел в молитве, затем сел ужинать. За ужином его секретарь, отец Анжелюс де Мортань, читал ему из хроники крестовых походов.

Эти странные рассказы о героизме и жестокости, о набожности и алчности, о простодушии и самом циничном лицемерии оказались последним, что донеслось к отцу Жозефу из мира политики. Когда он встал из-за стола, его разбил новый удар. Потерявшего речь и почти полностью парализованного, его уложили на кровать. Слуги побежали за священником и врачами кардинала.

На сцене большого зала актеры декламировали александрийские стихи, обращаясь к темноте, где сидели кардинал и его придворные. Внезапно по залу прошел легкий шелест: начальник караула вел монаха, имевшего неотложное сообщение для его преосвященства. Ришелье сердито нахмурился и хотел было шикнуть на непрошеных пришельцев; но услышав, что шепчет монах, чуть не вскрикнул от боли и вскочил с места. Актеры смолкли на полуслове. Не успев закрыть рот, они стояли перед вдруг озарившимся огнями залом и смотрели, как сквозь строй почтительно кланяющихся и приседающих зрителей из зала стремительно уходит кардинал.

Убитый новостью, Ришелье поднялся в комнату монаха и, сев рядом с узкой кроватью, взял его за руку — безжизненная рука больного не ответила на пожатие. «Mon appui, — думал кардинал, — ou est mon appui?» Пришли врачи, отворили больному кровь. Затем настала очередь священника. Все преклонили колени; отца Жозефа соборовали.

Отец Жозеф пережил ночь, и утром его состояние слегка улучшилось. Известие о втором ударе пришло в Париж — благоразумный секретарь немедленно составил и подал королю на подпись письмо папе, сообщавшее Его Святейшеству о печальном событии и просившее не назначать отца Жозефа кардиналом.

Его Христианнейшее Величество мог ходатайствовать лишь об ограниченном числе назначений в Священную коллегию; поэтому шапка, неосторожно дарованная умирающему, обернулась бы для французской монархии чистым убытком.