Серое Преосвященство

А из капуцинского монастыря на улице Сент-Оно-ре в Рюэль примчались три собрата отца Жозефу по ордену: Паскаль д'Аббевиль, блюститель монастыря, парижский провинциал капуцинов и сам генерал ордена — итальянец, оказавшийся в этот момент во Франции. Их провели в комнату монаха, и генерал спросил по-итальянски: «Ты узнаешь меня?» В знак утвердительного ответа отец Жозеф сумел пожать ему руку. Генерал сказал, что, согласно правилам ордена, получить полное отпущение грехов можно лишь изъявив свое раскаяние. Огромным усилием воли отец Жозеф приподнял правую руку и несколько раз слабо постучал себя в грудь. Затем, после долгой передышки, осенил себя крестом. Его глаза наполнились слезами. Отпущение было дано. Генерал и провинциал уехали, отец Паскаль остался с умирающим до самого конца.

Позже явился еще более высокопоставленный и совершенно нежданный гость — ни много ни мало, сам Гастон Орлеанский. За последние пятнадцать лет Гастон регулярно возглавлял и предавал заговоры против короля, и в нескольких подобных случаях отец Жозеф выступал в роли посредника между королем и его ничтожным младшим братом. В результате этих встреч Гастон стал питать к монаху большую симпатию и глубокое уважение. За его визитом к умирающему стояло искреннее чувство.

Вечером пришел священник, четырьмя днями ранее в Маре принявший у отца Жозефа общую исповедь. Присев у постели, он сказал своему исповеднику, что для него настало время отложить все попечения о тварном и обратить помыслы к Богу — к Богу, перед которым ему так скоро придется дать отчет во всех своих делах. Когда священник заговорил о раскаянии, у монаха на глазах снова выступили слезы, и внезапно, к изумлению врачей, подумавших даже, что больной пошел на поправку, он обрел голос. «Дать отчет», — прошептал он, повторяя слова своего духовника.

«Да, — ответил тот, — тебе придется дать отчет, ибо Бог — твой судия и взвесит тебя на весах».

Плача, отец Жозеф повторял все те же два слова. «Дать отчет, — твердил он, — дать отчет».

Решив, что теперь смогут спасти пациента, врачи удвоили старания. Ему отворили жилы, выпустили много крови; но это привело совсем не к тому, на что рассчитывали врачи. Подвижность конечностей, начавшая было восстанавливаться в течение дня, ночью снова стала исчезать.

Отец Анжелюс, которого еще юношей привел в Церковь отец Жозеф и который почти двадцать лет был его неизменным спутником, встал на колени около кровати и терпеливо, как учат детей, помогал умирающему сделать несколько последних, слабых покаянных жестов, слабых знаков любви к Богу и надежды на божественное милосердие. Он вложил в руки отцу Жозефу распятие — и тот раза два сумел поднести его к губам. Несмотря на быстро распространявшийся паралич, речь еще сохранялась — ровно настолько, чтобы он мог повторять все те же слова: «Дать отчет, дать отчет».

К полуночи руки уже не удерживали распятие. Увидев, что конец совсем близок, отец Анжелюс попросил друга дать ему благословение. Какое-то время коченеющее тело оставалось недвижно; затем палец правой руки медленно приподнялся над простыней — через несколько секунд опустился и больше уже не шевелился. Предсмертная агония продолжалась всю ночь, и сердце перестало биться лишь ранним утром субботы, 18 декабря.

В промежутке между смертью монаха и его похоронами Шарля де Кондрена, преемника Берюлля на посту генерала Оратории и одного из самых прекрасных религиозных персонажей эпохи, спросили, не согласится ли он сказать надгробное слово. Высокой особе, передавшей предложение, Кондрен ответил, что совесть не позволяет ему хвалить человека, который служил орудием страстей Ришелье и которого ненавидит вся Франция.

Тело отца Жозефа было захоронено в церкви капуцинов, у ступеней алтаря — рядом с могилой великого дворянина-монаха, принявшего его в орден, — Анжа де Жуайеза. Через несколько дней весь Париж хохотал над проделкой анонимного шутника. На плите, покрывшей останки человека, которого его посмертный сосед назвал когда-то «совершенным капуцином», неведомая рука мелом вывела двустишие:

Passant, n'est-ce pas chose etrange
Qu'un demon soit pres d'un ange?[81]

Написать на человека эпиграмму всегда проще, чем понять его.

Приложение