Серпантин

а посторонних запахов и в помине не было, уж я-то на своем веку… — тут он

заметил, что Геркина рюмка нетронута и осекся на полуслове, — Эх, Жорж, -

снисходительно хохотнул он, — деньги зарабатывать научился, а пить не научился.

Всегда был маменькиным сыночком, я это еще когда говорил! А ведь это, дорогой

мой, не делает тебе чести, нет. Полглоточка сделал, а уж и побледнел как

поганка. И это мой сын?! И это потомок русских мужиков?! Наши предки-то мужики

простые были, землю пахали, водку пили. И силища у них была — о-го-го! А ты вот

растение городское, кровь жидкая, холодная… Я вот расскажу тебе про твоего деда,

он знаешь сколько выпить мог на спор, это тебе… — Владимир Федорович вдруг замер

и с подозрением посмотрел на сына. Герка понял, что выдал себя. Этим напряженным

взглядом, которым сверлил отца, этим лихорадочным блеском в глазах… Отца не так

легко было провести — партийная школа сделала из него хищника, за километр

чувствующего опасность.

— Сын? — глухо спросил Владимир Федорович.

— Да? — настороженно отозвался Герка. Больше всего он боялся сейчас, что яд не

подействует. Раиска могла подсунуть просроченный, или вообще что-нибудь

безобидное. Она так недоверчиво отнеслась к Геркиному объяснению насчет того,

что 'морошковая плесень' нужна ему для травли крыс… Яд был слишком редким и

дорогим, да и ядом-то, собственно, не являлся. Только в смеси со спиртом

экстракт 'морошковой плесени' становился очень токсичным. И идеальным ядом,

который исчезал из крови почти сразу после того, как сделает свое черное дело.

— Тебе что, плохо? — переспросил Герка, не выдержав пронзительного взгляда отца,

который будто прощупывал его изнутри.

— Сын, ты что-то подсыпал в коньяк, да?

— Да, — спокойно ответил Георгий и усилием воли заставил себя не отвести глаза

от стремительно бледневшего лица отца.

— Отравить… отца? Ты хочешь…

— Да.

Владимир Федорович шумно выдохнул и сжал кулаки, преодолевая дрожь в руках.

— Зачем, сынок? Зачем ты это… делаешь… — он попытался встать, но смог лишь

слегка приподняться и тут же беспомощно рухнул на место.

— Яд парализует, — тихо сказал Георгий, — ты будешь еще жив, но не сможешь

двигаться и говорить. Но это будет длиться не долго, потерпи немного и все

закончится…

Владимир Федорович затрепетал, испуганно вглядываясь в глаза сына, но поток

тихой холодной ненависти, обрушившийся на него из этих глаз, наполнил его

отчаянием и липким беспомощным ужасом… Смерть пришла к нему в образе этого

мальчика, легкомысленного недалекого мальчика, который с самого своего рождения

только раздражал его, будучи нежеланным ребенком и помешав уйти от нелюбимой

жены. Этот ненужный глупый ребенок — Владимир Федорович вспомнил почему-то

сверток, обвязанный голубой ленточкой, который он забрал из роддома тридцать лет

назад. Мог ли он подумать тогда, что держит в руках собственную смерть…

— Почему, сынок… — прошептал он. Яд быстро заполнял его, он чувствовал как

деревенеет тело, и вместо ужаса появляется апатия. Смерть стала за несколько

секунд чем-то вполне естественным и только мысль о том, что он принимает ее от

собственного сына все еще не давала покоя. Совсем немного тревожила, совсем

немного… Такого нехорошего конца Владимир Федорович не заслужил, он был уверен в

этом.

— Если яд не убьет тебя, в сарае есть топор, я смотрел сегодня, — пристально

следя за ним, произнес Георгий.

— Позови Лену, — хрипло выдавил старик. В эти секунды он действительно

превратился в старика. Яд вернул ему его годы.

— Не нужно, лучше пусть все скорее кончится. Не нужно чтобы она видела.

По полным щекам Владимира Федоровича потекли слезы. Но он не чувствовал этого.

— Еще несколько минут и все закончится. Ты должен благодарить меня за то, что я

выбрал такой щадящий яд. Ты заслуживаешь худшего, сам знаешь, — Герка взял с

тарелки бутерброд и принялся лениво жевать, не отводя глаз от замершего старика,

беспомощно вращавшего зрачками. — Да и вообще — тебе повезло со смертью. Кто

знает, может тебе пришлось бы через несколько лет мучительно умирать от

какой-нибудь жуткой стариковской болячки. Я хороший сын, я тебе облегчил уход.

— За что… — из последних сил выдавил отец, — скажи мне только за что… я ни в чем

не виноват перед тобой.

— Я и не говорю, что ты передо мной виноват. С чего ты взял? — продолжая жевать,

Герка пожал плечами. Теперь, когда отец умирал, Георгий не испытывал больше

ненависти. Все становилось на свои места, круг замыкался и единственным его

желанием было все поскорее закончить и отдохнуть. Впрочем, он решил, что

умирающий имеет право знать…

— Это из-за Евы, — сказал он, — Из-за Женечки, помнишь ту девочку с которой я

дружил? Я узнал, что ты изнасиловал ее когда она была маленькой. А потом сделал

так, чтобы она провела все эти годы в психушке, я догадываюсь, что это тоже

твоих рук дело. Ты хотел оградить меня от нее и можешь сказать, конечно, что

делал это мне во благо. Но на самом деле ты сделал меня косвенным виновником

того, что она полтора десятка лет провела в заточении. А я этого не хотел! И,

знаешь, я так думаю, что ты упрятал ее туда не для того, чтобы спасти меня. Я