Серые кардиналы советской эпохи

Американцы на долгие годы получили возможность обвинять советские власти в агрессивной внешней политике, а Минобороны и ВПК — секретные разработки и на фоне военной конфронтации намного увеличили военный бюджет.

Потом аналогичные сговоры происходили неоднократно. Так, вероятно, было с полетами американских астронавтов на Луну и с трагедиями атомных подводных лодок…

При Андропове КГБ усилил борьбу с инакомыслием и диссидентским движением. Эта борьба велась странно и противоречиво. Сначала, возможно, еще с участим Питовранова, под идеями хрущевской «оттепели» в отношение работников культуры было принято решение отказаться от вербовок, которых было неоправданно много и, главное, они были бесполезны — шпионов среди них не было. Поэтому все их дела были уничтожены.

Однако нашелся один мудрый руководитель, который оставил себе дела на самых перспективных и талантливых личностей и договорился с ними, что теперь они «сугубо добровольно» будут поддерживать контакты только лично с ним. Это устраивало обе стороны: таланты получали максимальное содействие в карьере и разрешение на выезд с гастролями на Запад, а он — информацию и помощь в реализации своих планов.

Однако с приходом к руководству в новое 5‐е управление КГБ участника ВОВ генерала Бобкова действия органов госбезопасности на ниве борьбы с антисоветскими проявлениями, идеологическими диверсиями противника и национализмом стали более активными, утончёнными и замаскированными.

Вновь стали применялись средства психологического давления: слежка, общественное осуждение, подрыв профессиональной карьеры, профилактика, принуждение к выезду за границу, принудительное заключение в психиатрические клиники, политические судебные процессы, компромат, провокации и запугивание.

Составлялись списки «невыездных», кому отказывали в выезде за границу, а неблагонадежных стали «ссылать за 101‐й километр»: их выселяли из столиц Москвы и Ленинграда. Под пристальное внимание КГБ вновь в первую очередь попадали представители творческой интеллигенции — деятели литературы, искусства и науки, которые по своему высокому общественному статусу и международному авторитету могли нанести вред репутации Советского государства и КПСС.

Поэтому после смерти Андропова, в годы горбачевской перестройки, гласности и демократизации, начались изменения в обществе и системе государственного управления СССР, для осуществления которых на практике потребовался пересмотр основ и принципов деятельности органов государственной безопасности.

Чем руководствовался Брежнев, назначив Андропова председателем КГБ и зная, что он жил и воспитывался в еврейской семье, неизвестно. Скорее всего, это было для него неважно, главное, что Андропов среди партийной элиты был чужим. У него не было друзей и союзников, зато он проявил крайне жёсткую позицию при подавлении контрреволюции в Венгрии.

Следовательно, был способен руководить КГБ, обеспечивая Леониду Ильичу надежную защиту от заговоров любой оппозиции. Брежнев разбирался в людях и умел выбирать себе верных союзников. Он не ошибся. Юрий Владимирович всегда остался верен ему.

Однако, когда Леонид Ильич ослаб здоровьем и стал меньше вникать в государственные дела, а Андропов за это время приобрёл сильное влияние на Брежнева, к руководителю КГБ стал относиться с подозрением мудрый и самостоятельный Косыгин. Но к концу 70‐х опорой Андропова уже были Громыко, Устинов и часть партийной элиты.

Но Андропов, как и Брежнев, в это время тоже был тяжело болен. Он понимал, что для прихода к руководству партией и страной времени у него совсем немного. Но из КГБ в генсеки не попадал никто, поэтому ему надо было стать секретарем ЦК. Эту должность занимал Суслов, который вел аскетический образ жизни и обладал отменным здоровьем.

Как пишет Легостаев, операция по его устранению разрабатывалась при непосредственном участии начальника всей кремлёвской медицины Чазова, являвшегося личным агентом Андропова. Разные источники приводят сейчас подробности этой интриги, суть которой состоит в том, что в январе 1982 года Чазов предложил Суслову пройти диспансеризацию. Михаил Андреевич всю жизнь не доверял врачам, не верил их диагнозам и не принимал прописанные ему лекарства, но диспансеризацию иногда проходил.

Перед отпуском он поехал обследоваться в Кунцевскую больницу. Был в хорошем отпускном настроении и сказал помощнику, что «после его возвращения работы у нас прибавится». Чазов позже вспоминал: «Ему было за восемьдесят. Дай Бог столько прожить каждому. Он никогда не хотел ни признавать себя больным, ни принимать лекарства». Хотя Суслову было 79 лет, и больным он себя не считал и не был им.