Серый кардинал

— Плевать, — откинула голову назад, сотрясаясь в тихой агонии. Сознание, переполненное мраком, начала затапливать боль. Эта комната, как тюрьма, граница вечной печали. И глядя на других, я видела то, что желал здесь каждый — освобождение.

— Расскажи мне о последних событиях, — попросила она.

Кивнув, я посвятила Аделаиду в то, что происходило в Катаре: и о приезде герцога, и о задании от советника регента, и даже про бунты на карьерах. Она слушала внимательно, словно смакуя каждое слово, лежащие в полузабытьи «куклы» также пытались разобрать мои предложения и понять, к чему это все приведет. Аделаида посветлела лицом, вспомнив те дни, когда мы обсуждали с ней происходящее в мире и обучались новым наукам. Магиня любила географию и искусство, я предпочитала математику и языки, мы действительно были похожи, а одинаковый дар земли только сильнее сплотил, что, естественно, не нравилось хозяину.

— Как, говоришь, зовут герцога?

— Харитон Реневальд, — ответила незамедлительно. — Коронованный лев на гербе, девиз семьи «Не теряя чести».

— Мраморный карьер, — девушка прикрыла глаза, словно вспоминая. А еще ей было холодно, как и всем остальным здесь.

— Принесите побольше одеял, — приказала одной из рабынь. Та быстро отправилась исполнять приказ.

— Странно, — наконец, озвучила коллега.

— Странно, — вторила ей Мелика. Не задавая вопросов, сразу прочитала их мысли.

— Странно, — произнесла уже я сама. Дело в том, что Мраморный карьер принадлежал Реневальду.

— Грядет что-то хорошее, — усмехнулась Эйделина, у которой было обожжено все тело из-за мага, решившего так поразвлечься. Она уже практически сошла с ума, и единственное, что хотела — мщения.

— Тия, тебе пора, — Аделаида устало откинулась на подушки. — Скоро спохватятся.

— Сейчас.

Осторожно приближаясь к каждому из них, словно ступая по пустыне, полной скорпионов, я начинала действовать. Рассекая тишину шуршанием платья, внушала им мысли о прекрасном, о мирах, где за страдания и боль в конечном счете их вознаградили бы. Манила их в мир иллюзий, где человек обретал силу, где болезни и страдания покинули бы их обреченные тела. С удовлетворением наблюдая, как маленькие искры надежды вспыхивали в глазах искалеченных, я раскрывала свой разум, лишь бы забрать все и продлить миг блаженства. Измученные реальностью, они держались всеми конечностями, которые у них остались, за забытье, предложенное мной.

Почему Грегори не предпринимал ничего, чтобы пресечь успокаивающую сторону моего дара я не понимала, или он просто предполагал, что их посещают, но доказать не мог? С другой стороны, думаю, ему просто было «интересно». Жалко, что внушение пока не держалось на постоянной основе. Здесь бы лучше справился Даниэль, но тот всю жизнь исполнял роль безмолвного ассасина, исполняя заказы на убийство от Грегори, и темной лошадки, спокойно присутствовавшей на переговорах и менявшей их исход в удобную для отца сторону.

— Адель, теперь ты.

— Мне не нужно это, только внуши как обычно.

«Как обычно», — Аделаида страховалась, боялась, что через нее о моем даре кто-то узнает, и просила переделывать воспоминания. Корректировка воспоминаний считалась довольно простым этапом, поэтому ее можно было не поддерживать, как все остальное.

— Уходи, малышка, — тихо прошептала она и закрыла веки, погружаясь в сон. Рабыня, наконец, принесла им теплые одеяла. На сегодня их боль на какое-то время ослабла.

«Лишь кровавый суд искупит годы великой горечи», — рефреном проносилось в сознании. Я впитала всю боль, которая сейчас разрывала меня изнутри, заставляла чувствовать, сводила с ума.

— Мяв, — кошка обеспокоенно заглянула в мое скривившееся лицо.

— Ничего, все хорошо, — цеплялась за дерево, пытаясь взять воздух ртом и стараясь прийти в себя.

«Ничего хорошего! Ничего!», — била кулаком в него. Кожа раздиралась, но это ноль по сравнению с тем, что я сейчас чувствовала.

Удар.

Еще один.

Кровь капала на землю, окрашивая пару зеленых листов в уродливый коричневый цвет.

Не помню, как добралась к себе и свалилась на диван, уходя в сон. Так было всегда, когда навещала их, так будет до тех пор, пока я…не выберусь из плена.

«Сильвия, милая, раз за разом я буду убивать все что дорого тебе», — Грегори на протяжении многих лет сдерживал обещание, старательно портя мне жизнь.

Нет! Нет! Нет! Отключить все чувства! Мне ничто не дорого, я сама по себе, остальные пусть живут, как хотят. Нельзя привыкать, нельзя чувствовать, нельзя!

* * *

Я всегда принимала прохладный душ, он расслаблял, успокаивал и давал какую-то немыслимую бодрость уставшему телу. Но несмотря на это, воздух обжигал, в плотной влажности помещения казалось, что жар убивал медленно, прямо как хороший яд.