Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Три месяца после моей свадьбы не проходило ни одного дня, чтобы Жюно не представил мне кого-нибудь из своих друзей и множества знакомых. Я привыкла видеть гостей у моей матери, потому что общество ее было многочисленно; но здесь — совсем другое дело! Когда, например, я давала обеды, приглашенных никогда не бывало меньше двадцати пяти — тридцати человек; а вечерами, на протяжении трех часов, больше ста лиц, почти незнакомых, проходило мимо моих кресел, и я почитала непременной обязанностью, которую наложила на себя сама, принять от каждого несколько учтивых слов. Мать моя учила меня быть хозяйкой дома, и ей казалось, что я недурно исполняю свои обязанности <…>

Хотя характер у меня очень живой, но в натуре моей есть наблюдательность, и для меня наслаждение изучать людей со всех сторон — не с каким-нибудь злым намерением, а просто из живого любопытства.

Я объяснила это Жюно, и он искренне поздравил меня, обещая помогать, если что-нибудь остановит меня в моих изысканиях. Я приняла его предложение и уже со второго месяца после свадьбы составила свое окружение в этом свете, где внешне было мне так скучно, а на самом деле так весело. Тогда в Париже было немного открытых домов: только министры и высшие чиновники пользовались этим преимуществом, и принимали они только в известные дни, вроде того самого квинтили [пятый день декабря. — Авт.] в Тюильри. Я же собиралась начать реформу, если можно употребить здесь это слово, которое я назвала первому консулу, когда он говорил мне, что ему хотелось бы видеть в парижском обществе большее сближение с высшими лицами правительства.

— Очень хорошо, сделайте это, и вы будете душка, — сказал мне Бонапарт. — Успех непременно наградит вашу попытку: вы знаете, как поддерживать гостиную. Покажите Камбасересу, что для этого недостаточно только дать вкусно поесть.

Консул Камбасерес избрал для приема два дня: вторник и субботу. У третьего консула тоже имелись два дня, не помню какие. Открытый дом Камбасереса сделал много шуму и долго пользовался славой, честно заслужен ной в первые шесть месяцев IX [1800 — Авт.] года. В то время не было ничего похожего на этот дом; вскоре, однако, Камбасересу не только стали подражать, но и превзошли его.

Приглашение к обеду получали обыкновенно через день после того, как делали ему визит. Но должно сказать несколько слов о том, как устроен был его дом.

У него жили двое секретарей, Лаволле и Монвель. Шатонёф и д’Эгрефёй не имели никогда никаких должностей, но по собственной воле исполняли обязанности его камергеров, и как только слуга докладывал о приезде дамы, один из этих господ бежал к дверям подать ей руку».

Прервем на время рассказ Лоры д’Абрантес и поясним: Оливье Лаволле и Ноэль-Бартелеми Буте де Монвель — это были ближайшие сотрудники Камбасереса еще со времени его работы в министерстве юстиции. В годы Империи они были его ближайшими советниками. А упомянутые Шатонёф и маркиз д’Эгрефёй, как и Камбасерес, были уроженцами Эро. При этом последний, наряду с Филиппом-Шарлем Паве де Вильвьейем и Жан-Жаком Дювидалем де Монферрье, был, наверное, лучшим другом Камбасереса. Плюс все эти люди были ближайшими сотрудниками Камбасереса по масонской ложе «Великий Восток Франции».

Далее Лора д’Абрантес пишет:

«Я была очень дружна с консулом Камбасересом и сохранила эту дружбу, когда он сделался архиканцлером Империи; дружбу эту не уничтожили отсутствие и удаление: он обнаружил ее во мне и по возвращении своем из Голландии. Но я не могу не сказать, что в доме его присутствовала какая-то могущественная усыпительная сила, вызванная атмосферой скуки, потому что едва вы всходили на крыльцо дома, как скука уже охватывала вас. Между тем нельзя было и представить больше вежливости, больше предупредительности ко всем, кто приезжал к нему. Предупредительность эта, как всегда случается, заметна была даже в швейцаре, который улыбался лошадиным мордам, потому что господин его был вежлив и мил с гостями. Больше всех именно мне следует говорить об этой общей в доме второго консула приветливости, пото му что никому не оказывали ее так настойчиво, как мне. Лишь только я приезжала, д’Эгрефёй брал меня за руку и вел к консулу, который выступал шага на три вперед. После первых учтивостей он находил для меня самое теплое место зимой, самое прохладное летом и самое почетное во все времена года.

Толпы судей, советников, секретарей и всевозможных чиновников почли бы себя достойными виселицы гораздо более своих подсудимых, если бы пропустили в субботу или вторник визит ко второму консулу: они как будто пред видели уже, что он станет архиканцлером. Надо сказать, что Камбасерес, искуснейший юрист Франции, еще с незапамятных пор общался с законниками, судьями, Сенатом и Законодательным корпусом. К нему как к консулу приезжали и министры, но таковых было мало.

Третий консул имел в своем ведении финансовую область и — отчасти — административную.