Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Небольшое уточнение: вина в дом Камбасереса поступали отменные — в основном порто, мадера и шабли; кофе в год закупалось примерно 400 кг, мясо привозилось из Гамбурга, а ветчина — из Вестфалии.

Стол Камбасереса считался одним из лучших в Париже, и многие вельможи мечтали отведать с этого стола какой-нибудь редкий деликатес.

Рассказывают, что однажды Камбасерес получил двух огромных осетров, что было весьма кстати, поскольку он давал большой званый обед. Получил и призадумался: если он прикажет подать обеих рыбин одновременно, гости не оценят эксклюзивность угощения. Подумают: ну да… два осетра… обычное дело на обильном столе у знатного вельможи. И тогда, немного поразмыслив, Камбасерес нашел красивый ход. Под звуки скрипок и флейт слуги внесли блюдо с первым осетром. Внезапно один из поваров «споткнулся», поднос накренился, и огромная рыба рухнула на пол. Гости застыли в замешательстве и мысленно попрощались со своими гастрономическими ожиданиями. И тут немую сцену нарушил спокойный голос хозяина. Камбасерес непринужденно и вальяжно произнес: «Подайте другого осетра!»

Рассказывают также, что маркиз д’Эгрефёй, друг Камбасереса, чуть не погиб от чрезвычайного обжорства. Однажды он набросился на какое-то редкое блюдо с такой необычайной жадностью, что Камбасерес, сам человек в этом смысле не самый осторожный, закричал через стол:

— Д’Эгрефёй, вам станет плохо!

— Да, — отвечал обжора, продолжая свое дело, — я это знаю!

Сам Камбасерес был одним из известнейших гурманов своего времени. Его торжественные обеды длились по пять часов и считались эталоном высокой кухни. Для доставки редких ингредиентов Камбасерес иногда использовал даже правительственных курьеров. Однажды Наполеон сделал ему выговор за это, но получил такой ответ: «А как вы намерены заводить дружеские связи, если нельзя подавать изысканные блюда? Вы сами знаете, что процесс управления происходит в основном за столом». Позже Наполеон говорил: «Если вы едите мало, приходите ко мне. Желаете поесть хорошо и много? Идите к Камбасересу».

Салоны Камбасереса, рассказывает нам Тибодо, были настоящим дублированием того, что имело место в Тюильри. Этикет там соблюдался весьма ревниво. Не забывая о своем достоинстве, герцог Пармский проявлял крайнюю вежливость ко всем; однако он мерил ее в зависимости от положения того, кто приходил. Говорил он с тонкостью, но никогда не смеялся. Небылицы о Камбасересе-гастрономе немало развлекали мемуаристов.

ПЬЕР ВУАЗАР, французский дипломат

А теперь — продолжение рассказа Лоры д’Абрантес:

«Камбасерес был замечательным юристом, это знают все; но меньше известно, что он был удивительно любезен. Он рассказывал обо всем с большой приятностью и придавал своему рассказу обороты новые и очень милые, каких совсем нельзя было ожидать от его пряничного рта. Судачили о многих его поступках во время революции; не хочу оправдывать их. Я не люблю те кровавые годы, к кото рым привязано его имя, и даже ненавижу все, что может напоминать о них, но я желала бы оправдать Камбасереса, по возможности защитить его от упреков, заслуженных людьми одной с ним эпохи <…>

Камбасерес любил помогать. Особенно все приезжавшие в Париж из Лангедока встречали у него прием ласковый и тем более драгоценный, что в хозяине не ощущалось того лака светской вежливости, который часто становится обманчивым маяком и приводит вас на мель, когда вы в открытом море. Я знала лангедокцев, приходивших в дом Камбасереса прямо сойдя с дилижанса. Он принимал их как нельзя лучше, прочитывал их просьбы и иногда говорил им: «Я не могу исполнить вашей просьбы, потому что уже обещал это другому, но вот что надо сделать, и вы поправите свои дела». Тут он объяснял им, как надо просить в другом министерстве о другом месте, заступался за них, рекомендовал, и просители возвращались довольными, даже если не получали ничего, потому что их хотя бы не обманывали. Это прямодушие — ред кость в человеке власти. Я долго жила в высших сферах и, кажется, имею право сказать, что Камбасерес, без со мнения, являлся человеком прямодушным и честным.