Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

В 1809 году вместе с Мале были арестованы генералы Гюне, Дютэртр и несколько офицеров. Им инкриминировался заговор с целью восстановления во Франции республиканского строя. По-видимому, к заговору были также причастны бывший военный министр Серван де Жерби и бывший член Конвента Ланжюине.

Наполеон дал директиву не предавать дело огласке. Он не хотел никому давать повод поставить под сомнение его популярность в империи. То ли Фуше, воспользовавшись этими директивами, не захотел выяснить дело до конца, то ли заговор еще полностью не созрел, но дело было приглушено, хотя и внушало Наполеону немалые опасения.

Альберт МАНФРЕД, советский историк

Мале тогда был просто объявлен сумасшедшим и переведен в клинику для умалишенных знаменитого доктора-психиатра Дюбюссона на улице Фобур Сент-Антуан, в которой были заключены некоторые государственные преступники.

Теперь — кто такие Рабб и Лямотт?

Полковник Рабб командовал Парижским полком, а Лямотт — это имя, которым представился генерал Мале, когда в ночь с 22 на 23 октября 1812 года явился к майору Габриелю Сулье, командиру 10-й когорты национальной гвардии, и предъявил документы, «подтверждавшие» смерть Наполеона, якобы убитого 7 октября в Москве.

Кто такой префект Фрошо? Это префект департамента Сена Николя Фрошо, который поверил в смерть Наполеона и заявил: «Господа, поход в Россию и не мог окончиться иначе. Но мы остаемся на своих местах и будем продолжать выполнять свой долг».

Кто такие Траси и Гара? Это сенаторы, которые вошли в состав быстро созданного временного правительства (кроме них в него вошли также бывший член Директории Лазар Карно, вице-адмирал Трюге, сенаторы Волнэ и Ламбрехт, бывшие сенаторы Бигонэ и Флоран-Гюйо, виконт Матьё де Монморанси, граф Алесис де Ноай и префект Фрошо — всего 15 человек).

Генерал Мале и его сторонники были расстреляны 29 октября 1812 года. Никакого серьезного расследования никто тогда не проводил, но было очевидно, что большинство казненных виновно лишь в излишней доверчивости.

Когда Мале был схвачен, Камбасерес созвал в Тюильри экстренный совет министров. Министры Кларк и Савари начали упрекать друг друга за неосмотрительность, но Камбасерес резко прервал их:

— Сейчас не время для подобного ребячества. Эта попытка государственного переворота должна быть наказана примерно и быстро. Отсутствие мгновенной и суровой реакции может вызвать ощущение, что заговорщики были правы, и может начаться паника. Нужно действовать, а не заниматься взаимными обвинениями.

По результатам заседания был создан военный совет, приступивший к допросу захваченных заговорщиков.

Вечером того же дня многоопытный Камбасерес написал бывшему третьему консулу Лебрёну:

Теперь хотелось бы узнать, как император отреагирует на это неприятное дело. Эта неизвестность для меня мучительна.

О первой реакции Наполеона на события в Париже рассказывает в своих «Мемуарах» генерал Арман де Коленкур:

«Согласно донесениям, полученным императором, поведение префекта департамента Сены господина Фрошо было небезупречным, а то, что император узнал позже, укрепило его в этом мнении».

Военный министр Анри-Жак-Гийом Кларк, герцог Фельтрский, прозванный в армии «генералом-чернильницей», смотрел на этот заговор иначе, чем министр полиции Савари.

— Кларк, — сказал Наполеон, — убежден, что это большой заговор, и что имеются еще другие, более важные руководители.

— Министр полиции утверждает обратное, — возразил Коленкур.

— В первый момент, — продолжил Наполеон, — сообщение о моей смерти заставило всех потерять голову. Военный министр, вечно распинающийся передо мною в своей преданности, не потрудился даже надеть сапоги, чтобы пойти в казармы, привести войска и вытащить Савари из тюрьмы. Один лишь Юлен проявил мужество.

— Полковник Дусэ и капитан Лаборд тоже показали присутствие духа.

— Да, но поведение префекта полиции Пакье непостижимо. Как полагаться на подобных людей, — прибавил император с горечью, — если первокласснейшее воспитание отнюдь не гарантирует с их стороны верности и чести? Слабость и неблагодарность Пакье приводит меня в бешенство.

После первых сообщений император с нетерпением ожидал следующей эстафеты, желая поскорее узнать результаты предпринятого расследования.

— Этот бунт, — говорил он, — не может быть делом одного человека.