Съешьте сердце кита

Выдалась пауза, и я, уже давно заприметив среди прочих укладчиц рослую Музу, решил проведать ее.

— В гости пришли? — усмехнулась она, не отрывая взгляда от баночки. Ее пальцы не то что шевелились, пригоняя дольку к дольке, а как-то неуловимо трепетали, баночка наполнялась сайрой в мгновение ока, будто автоматически, вот осталась еще дырочка посередке, миг — и туда ловко всунут узенький хвостик! Другая, третья, десятая…

— Не только в гости. Могу и помочь, — предложил я, изумленно глядя на эти удивительно трепещущие пальцы со шлифованными, изящно удлиненными ноготками.

— Становитесь. Вот вам банки. Дерзайте.

Я попытался изобразить из пальцев некую фигуру, точно так, как это делала Муза: два пальца она прижимала к внутренней стенке баночки, а третий, средний, оттопыривала, он-то и служил для каждой очередной тушки временным зажимом. Вся сайра проходила под этим оттопыренным пальцем! Но у меня, как я ни старался, эта фигура не выполняла своей роли, тушки выскальзывали из-под пальцев, весь их строй в банке перекособочивался, они, юля, расползались по донцу. Хуже всего, если дольки расползались и падали, когда они должны были стоять друг к другу впритирку.

Значит, начинай всю операцию снова.

Муза предложила другой способ укладки, на ее взгляд, менее эффективный: зажать банку так, чтобы внутри у стенки оставался только большой палец, и, держа ее отверстием к себе, пригонять к этому пальцу тушки бочком, одну за другой, вкруговую.

Как ни удивительно, у меня дело пошло сноровистей.

— Это потому, что крупные дольки, — пояснила Муза, — с мелкими вы бы таким манером не управились. Укладывать крупную рыбу — одно удовольствие. Работа становится легкой, как субботний вечер во Владике. — Она сама порадовалась удачно найденному сравнению. — Но вообще-то, говоря между нами, работенка совершенно механическая, тупая. Какое уж тут, с позволения сказать, творчество! Но эта механическая работенка дает ту лишнюю копейку, за которую можно даже в четвертый раз сходить на «Девять дней одного года», посмотреть Смоктуновского. Получается что-то вроде духовной компенсации за чисто физические издержки.

— Вы любите Смоктуновского?

— Мало сказать — люблю. Обожаю! Один его монолог о дураках чего стоит в этом фильме…

Трудно было увязать все это вместе: сдобный носик, пахнущий ванилью, монолог о дураках, пластмассового ребеночка над приемником «Рекорд» и молниеносную укладку сайры в баночки. Я на этот раз не сделал никакого вывода, хотя в общем-то какая-то склонность к анализу и обобщениям у меня есть…

Возвратился к Соне. Соня по крайней мере проще, понятней, но и значительней, пожалуй. В Соне угадывалась цельность.

Кто-то мне сказал не без зависти — кажется, Диана, — что у Сони есть даже орден за работу на заводе «Эльфа» в Вильнюсе. Сама она никогда об этом не говорила, и, может, никакого ордена в действительности не было.

Сейчас я спросил:

— Вам давали красную косынку?

— Да. У нас почти всем девчонкам давали. Их часто вручают за показатели.

— А почему же никто не носит?

— Как-то непривычно. Да и выделяться не хочется.

— Считаете, что неудачное это начинание — вручать такие косынки?

— Не знаю. Может, и удачное. Только заметьте: у нас как-то не принято кичиться заслугами, тем более прошлыми. Вот и мы: смену носили — достаточно. А еще и неудобно: красный цвет.

— Но ведь красный цвет — это цвет нашего…

— Вот потому именно. Может, нет серьезного резона и туда его и сюда. По поводу и без повода…

Вышли с завода вместе.

От Сони после душа веяло почему-то холодом и чуточку все-таки попахивало рыбой.

Была темная, мглистая ночь. У пирса сонно покачивались сейнеры и тральщики, мелодично хлюпала в сваи вода.

— Позавтракаем вместе? — предложил я.

— Если не поленитесь зайти разбудить.

— Зачем будить? Я дождусь, когда вы встанете.

— О нет, я могу долго не встать. Я катастрофически не высыпаюсь. Но меня нужно будить всеми силами — только и всего… Потом я как огурчик.

Утром мы заспешили в столовую.

Мимо проехала машина, груженная картонными коробками с консервами. На выбоине кузов покачнуло, и две коробки грузно плюхнулись в пыль.

Соня сорвалась с места в карьер.

— Шофер! Остановись! — крикнула она. — Коробки упали!

Машина не затормозила, и Соня побежала вдогонку. Здесь, в поселке, ездили очень медленно из-за частых поворотов и ухабов.

За ней кинулся и я.

Между тем Соня ловко вспрыгнула на подножку.

— Коробки уронили, подберите! — сказала она, трудно дыша.

Водитель нехотя выглянул из кабины, обернулся.

— Всего две? Ну и пусть полежат, подберу, когда буду назад ехать.

Соня рассердилась.

— Вы дурочку не валяйте! Тут сколько машин — одни лепешки от банок останутся!

Водитель посмотрел на нее с досадой.

— А чего ты вообще-то на горло берешь? Что ты за начальница новая?

У меня что-то соскочило внутри, ну, вот как боек в сердце ударил. Я рванулся к подножке, но Соня заступила мне дорогу, очевидно не полагаясь на мою выдержку.

А машина потихоньку ползла.