По существу настроение этих людей мало чем отличалось от настроения самого Сомса. Но может быть, именно это и раздражает его, оскорбляет его респектабельность.
«Мафекинг! Ну да, конечно, Мафекннг отбит у буров! Но, боже! Разве это может служить оправданием? Что это за люди, откуда они, как они попали в Вест-энд? Его задевали по лицу, свистели в уши… Какой-то малый сшиб с него цилиндр, так что он еле водрузил его на место. Хлопушки разрывались у него под самым носом, под ногами. Он был потрясен, возмущен до глубины души, он чувствовал себя оскорбленным. Этот людской поток несся со всех сторон, словно открылись какие-то шлюзы и хлынули подземные воды, о существовании которых он, может быть, когда-нибудь и слышал, но никогда этому не верил».
И как это ни парадоксально, может быть, именно тут-то, во время этой вакханалии, Форсайт и понял, насколько чужда, отвратительна и страшна ему народная стихия — всякая, любая. Даже та, что служит его же интересам.
«Так это вот и есть народ, эта бесчисленная масса, живое отрицание аристократии и форсайтизма. И это, о боже, Демократия! Она воняла, вопила, она внушала отвращение! В Ист-энде или хотя бы даже в Сохо — но здесь, на Риджент-Стрит, на Пикадилли! Что смотрит полиция? Дожив до 1900 года, Сомс со всеми своими форсайтскими тысячами ни разу не видел этого котла с поднятой крышкой и теперь, заглянув в него, едва мог поверить своим обожженным паром глазам. Все это просто невообразимо! У этих людей нет никаких задерживающих центров, и они, кажется, смеются над ним; эта орава, грубая, неистовая, хохочущая — и каким хохотом! Для них нет ничего священного! Он не удивился бы, если бы они начали бить стекла».
…Но война не кончилась с освобождением трех осажденных городов. Не кончилась она и 5 июня 1900 года, когда пала столица Трансвааля Претория. Постепенно переходя в партизанскую и все больше изматывая английскую армию, она длилась еще почти два года, до мая 1902-го.
…Великая и гордая Англия мечтала только об одном — пусть наконец эти люди, чьи фермы давно уже сожжены, чьи жены и дети давно отправлены в концлагеря, пусть они согласятся на мир! И вынуждена была прельщать их самыми почетными условиями.
В самой Великобритании ура-патриотический запал, казалось бы такой неиссякаемый, со временем улетучивался. Недовольство войной росло по всей стране. Жарко обсуждались выходившие одна за другой брошюры: «Убью ли я своего брата?», «Правы ли мы?»…
Но издавались и другие книжки. Не успела война кончиться, как вышел бездумно-шовинистский сборник солдатских писем. Он назывался длинно и выспренно: «Послания Аткинсов — свет человечности в горниле войны. Письма простых солдат, посланные из Южной Африки на родину, — это ответ на вопрос: „Как люди чувствуют себя на войне?“».
Что ж, и эти письма, наверно, не были выдумкой составителя пухлого сборника. Но сколько английских Томми — их письма в сборник не попали — проклинали войну! Этого не мог не отразить даже друг и единомышленник Сесиля Родса — Киплинг. И не мог не оправдать даже поступка, самого, казалось бы, позорного для солдата.