Сесил Родс — строитель империи

Шла война, которую весь мир считал его войной. А он не находил себе ни места, ни дела. Что его заставляло метаться? Действительно определенные, конкретные неудачи? Или самое гнетущее — разлад с самим собой?

Может быть, он впервые стал подводить итоги своей жизни, оценивать совершенное. Казалось бы, как много сумел сделать…

Но не то, не так! Не пришел «конец всем войнам», о котором Родс наивно писал еще в первом политическом завещании. Да и сами англичане — нация, которой он готовил столь блестящее будущее, — разве они оправдали его надежды?

Тоску о несбывшемся он, конечно, познал. Задумался ли тогда и над какими-то другими сторонами жизни, кроме деловых и политических? Ведомо ли было ему чувство, которое почему-то с насмешкой именуют мировой скорбью? Посещали ли его те мысли, о которых писал Салтыков-Щедрин: «Знал я, сударь, одного человека, так он покуда не понимал — благоденствовал, а понял — удавился!»

Родс оказался на склоне своей карьеры, да и жизни, довольно рано, в сущности лет с сорока трех — с набега Джемсона. Но сознание этого пришло позднее. Как же он осмысливал тогда свое прошлое?

Создается впечатление, что возвыситься над своими действиями, посмотреть на них со стороны ему было трудно. Из него не вышло бы ни Талейрана, ни Фуше, ни лукавого византийца Прокопия Кесарийского, который, утверждая официальные политические догмы, втихомолку писал свою «Тайную историю».

Многие биографы Родса называют его натурой цельной, подчеркивая тем самым, что его никогда не терзали сомнения. Похвала ли это? С античных времен известно, что человек соткан из противоречий и именно во внутренней борьбе рождается его духовная ценность.

Всю сознательную жизнь Родс держался примерно одних и тех же взглядов. Да действительность не так уж во многом заставляла его их пересматривать. Ведь то, что он проповедовал, английские власти шаг за шагом претворяли в жизнь! Но делали это уже не его руки, он не чувствовал себя напрямую режиссером событий. Отсюда и обиженность, и мнительность.

Бывшему премьер-министру, бывшему члену Королевского тайного совета поневоле приходилось становиться в позу человека, хотя и обойденного, оскорбленного, но все же не унижающего себя жалобами и пререканиями.

Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Эти киплинговские заповеди появились уже вскоре. И их примерял к себе каждый, правый и виноватый. Они и составлены были так, что годились каждому. А Родсу могло казаться, что они обращены прямо к нему. Еще за год-полтора до смерти Родс физически чувствовал себя сравнительно сносно, многим говорил об этом, да это и видно было. Но его снедала тоска человека, оставшегося не у дел. Конечно, есть алмазные россыпи, есть золотые прииски, есть Родезия. Да разве это те масштабы, о которых он мечтал…

Последний удар был нанесен ему совсем неожиданно.

Женщина вторглась и в его жизнь

Родс не любил женщин и избегал их. К нему нельзя отнести стихи Киплинга, которые так понятны мужчинам на самых разных широтах (не потому ли молодой Константин Симонов когда-то перевел их?)

Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос —
Все это пустою бабой звалось,
А дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).

Но все же и в его жизнь вторглась женщина. И заставила тратить попусту нервы, время и деньги, метаться с одного края света на другой, не дав взамен ни тепла, ни покоя, ни радости. И Родс, умевший расправляться с другими так безжалостно и ловко, спасовал перед нею.

…Как часто политики, ученые, писатели недобрым словом поминали женщин, весь талант которых в том и состоит, чтобы распространять сплетни, злословить, плести интриги в околотворческой или околополитической среде. Интриги дамские, но, может, потому-то и действенные.

Александр Блок когда-то с горечью писал в своем дневнике: «Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют нашу художественную кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика… Они спихивают министров… Это от них так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки». Кто же они, эти бестии? «Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жены, хорошенькие кокоточки — им нет числа».

Что же за женщина встала на пути Родса? Княгиня Екатерина Радзивилл, полька, уроженка Петербурга. С. Ю. Витте, знавший ее молодою, писал: «…я встречал очень интересную особу — княгиню Радзивилл; эта княгиня Радзивилл была очень красивая собою… Впоследствии оказалась большою авантюристкой». Она сумела произвести впечатление даже на двадцатилетнего гусарского лейтенанта Уинстона Черчилля, хотя была старше его на шестнадцать лет. Черчилль нашел ее очаровательной и вместе с тем крайне эксцентричной.