Сестра

Через день Лену привезли из Екатеринбурга. На ее похороны пришла вся деревня. Это малоприятное, прискорбное мероприятие, которого так боялась Марина, наконец-то завершилось. Деревенские женщины, вызвавшиеся помогать, накрыли столы, они же в конце разобрали их, перемыли и убрали посуду. В доме Тимошкиных наступила тишина. Вадим развозил задержавшихся гостей, щедро отблагодарив их за оказанную помощь. Марина, оставшись одна, сидела на стуле, вслух разговаривая с сестрой.

– Ну вот, сестренка, я сделала все, что ты просила. За кота не переживай, он теперь будет жить у меня, – девушка резко замолчала. Она только сейчас вспомнила о Бонифации. – А где же он? Когда я его видела в последний раз?

Марина вспомнила, что еще утром кот ходил за ней. Она покормила его, а потом… потом было не до кота. Девушка, осматривая каждый уголок в доме, звала Бонифация. Она обошла весь двор, побывала в сарае, даже вышла в огород. Кота нигде не было.

– Ты чего бродишь раздетая? – спросил Арбатов.

Мужчина отвез последнего гостя и, выходя из машины, увидел, как Марина ходит по двору.

– Ты же простынешь, иди в дом.

– Бонька пропал, его нигде нет.

– Вернется твой Бонька. Это же деревенский кот, он гуляет сейчас где-нибудь, соскучился по родным местам.

– Его нигде нет, – продолжала девушка, не слушая Вадима. – Я его зову, а он не идет. Давай поищем вместе.

– Хорошо, только оденься.

Облачив девушку в куртку и вязаную шапочку, Арбатов вместе с ней продолжил поиски. Был обшарен не только дом и прилегающая к нему территория, но и лесок у озера. Кота нигде не было.

– Он не вернется, – вдруг сказала Марина.

– Давай подождем до завтра, уже темнеет. Вот увидишь, к утру явится твой Бонифаций.

– Нет, он не придет. Не нужно было его сюда брать, надо было отвезти его к Ланской.

Кто такая эта Ланская, Вадим не знал, но уточнять не захотел.

– Ты сегодня хоть что-нибудь ела? – спросил мужчина, когда они вернулись в дом.

– Не помню… наверное, да.

– Я уверен – ничего. Поэтому самое время подкрепиться.

Арбатов сам достал из холодильника остатки еды, нашел предусмотрительно захваченный с собой уже знакомый напиток и усадил Марину за стол.

– Давай помянем Лену, – сказал он, подавая девушке налитый в пластиковый стакан коньяк.

Она ничего не ответила, выпила молча, не чокаясь, и без особого желания стала пережевывать то, что положил в ее тарелку Вадим. В отличие от нее, уставший и измотанный за день мужчина активно справлялся с едой. Бутылка со спиртным достаточно быстро была ополовинена. Марине вдруг стало так жаль себя, Далаева, Лену, Марию Федоровну… она не могла и не хотела сдерживать слез, которые как будто все это время копила внутри себя. Арбатов сначала растерялся, а потом, забыв про все условности, подошел к девушке и прислонил к себе ее голову.

– Поплачь, поплачь, будет легче. Я бы тоже поплакал, да не умею, – шептал он.

Марина поднялась со стула и сама прижалась к Вадиму. Она плакала как-то особенно. Ее тело не тряслось от рыданий, а редкие всхлипывания были почти не слышными. Успокаивающие слова, которые произносил Арбатов, постепенно перешли на шепот. Осторожные поглаживания сменились поцелуями. Мужчина покрывал ими лицо, голову, шею девушки, повторяя:

– Хорошая моя, маленькая моя девочка, я с тобой. Все пройдет, все. Мы справимся с этим. Мы ни в чем не виноваты, мы сделали все, что могли. Ты не одна, я с тобой, слышишь. Я никому не позволю тебя обидеть, я никому тебя не отдам. Вместе мы сможем все пережить, слышишь.

Для него это были не просто банальные фразы, это были слова, созревшие в его душе. Ни одной мысли об уместности вырвавшихся чувств, ни одного сомнения не испытывал Вадим в эти минуты. А когда Марина ответила на его поцелуй, мужчина подхватил ее на руки и понес на кровать.

Арбатов не спешил, он целовал девушку осторожно, как будто неумело и неуверенно. Но, стоило ему прерваться, она, желая продолжения этих пьянящих поцелуев, сама искала губами его губы. В действиях Вадима не было той грубости и ярко выраженной животной похоти, с которой он набрасывался на Элеонору. Страсть и стремление овладеть этой девушкой вызывали абсолютно другие ощущения. Они были ярче, сильнее и порождали желание продлить это, парализующее разум, неземное удовольствие. Трепет податливого женского тела сводил с ума. Волна удовлетворения, охватившая Арбатова и Марину, сопровождалась сладкими стонами, которые ни он, ни она не в силах были сдерживать. Проваливаясь в приятную истому, оба какое-то время находились в состоянии блаженного покоя, после чего с новой страстью отдавались друг другу. Лишь под утро в доме наступила тишина. Марина заснул в объятиях Арбатова.