Сестра Харуна-ар-Рашида

Во дворце Аббасы потянулись долгие часы ожидания. Джаафар задерживался. Госпожа и служанка страдали вместе.

Во дворце было два балкона: один — просторный, выходивший на Тигр, с него открывался прекрасный вид на излучину реки; второй, поуже, находился на восточном фасаде, откуда хорошо просматривались расположенный поблизости дворец Зубейды и укатанная дорога, которая вола к скрытому за рощей замку Вечности. По ней обычно приезжал визирь, и женщины устроили на балконе наблюдательный пункт, скрытый от посторонних глаз густой вьющейся зеленью.

От пристального рассматривания уходящей к горизонту, прихотливо изгибающейся ленты дороги, ослепительно белой под яркими лучами солнца, заболели глаза. О, часы ожидания, томительные часы неизвестности!..

Вдали появился одинокий путник.

— Он! Он!

— Неужели?!

— Смотри, Атба!

— Почему не на лошади? Кажется, он не торопится… Не мираж ли это?

Путник дошел до развилки и свернул в сторону.

На крышу дворца Зубейды легла тень минарета. Протяжно заголосил муэдзин. Аббаса любила предвечерние часы, они наполняли душу спокойствием и умилением. Но сегодня высокие поты призыва к молитве будоражили её, напоминали, что скоро дорога исчезнет из вида, скроется в ночном мраке.

У Атбы голос муэдзина пробудил иные думы и чувства.

— Как ты полагаешь, сейида, — обратилась она к госпоже, — визирь ждет наступления темноты? Меньше будет любопытных…

— Ты еще кого-нибудь подозреваешь? — всполошилась Аббаса.

— Всех и каждого, сейида. И особенно Харуна ар-Рашида.

— Что ты? С каких это пор мой братец подглядывает за визирем? Я, право, такого не замечала. Насколько мне известно, перед Бармекидами открыты все ходы и выходы. Боюсь, Джаафар задерживается из-за жалкого продавца горшков, бесчувственного бумагомараки. Может быть, сию минуту его… — Не закончив фразу, Аббаса с трудом подавила судорожный вздох.

— Не беспокойся, сейида! — воскликнула Атба, испугавшись, что госпожа снова упадет в обморок. — Я настаивала на аресте из предосторожности. Нельзя с уверенностью сказать, что наша тайна известна Абуль Атахии. Да и станет ли он болтать? Впрочем, язык у него действительно длинный. О, если бы не этот язык! Каким бы он был хорошим человеком! Я бы, пожалуй… Ну да вопрос в другом. Предположим, стихоплет проболтается. Кто осмелится раскрыть сплетню халифу? Кто? Вряд ли найдется такой храбрец.

Передавать плохие вести вспыльчивому Харуну ар-Рашиду было очень опасно. Сколько раз бывало, что, пока шло расследование, незадачливый доносчик лишался головы. Придворная знать опасалась не только намекать эмиру правоверных на что-либо неприятное, но и вообще раскрывала рты в его присутствии разве что для славословий. Разведанный секрет долго путешествовал по дворцовым закоулкам, пока достигал ушей высокопоставленных особ. Тогда уж он наверняка использовался против врагов. Джаафар ибн Яхья скорей всего мог ожидать удара со стороны завидовавшей ему халифской родни.

— Вот кого я боюсь… — проговорила Аббаса, показывая рукой на дворец Зубейды. — Эта своего не упустит. Еще сгустит краски. Умеет напакостить, колдунья…

Две женщины — сестра и любимая жена Харуна ар-Рашида, — каждая по-своему им обожаемая, ненавидели друг друга. Возникшая на почве ревности вражда длилась давно и не утихала ни на день. О взаимной ненависти первых сейид халифата знали и господа и слуги и считали это обычным, даже естественным явлением.

— Слух достигнет Зубейды и дальше не пойдет, — вздохнула Атба. По лицу служанки пробежала грустная улыбка. — Что Зубейде даст эта сплетня? У нее и так их хоть отбавляй!

— Как это что! — возмутилась Аббаса. — Думай, прежде чем говорить! Она мой злейший враг! И самый опасный! Если она узнает…

— Как часто мы уверены, что наша тайна скрыта от всех, а люди болтают о ней по базарам да мечетям, — отмахнулась Атба и тотчас пожалела о своих словах: Аббаса переменилась в лице, щеки ее побледнели.

— Что? Что? Зубейда все знает? Дворцовая челядь тоже? Говори же, не мучь меня… — в исступлении воскликнула она и, вдруг обессилев, не смогла закончить фразу.

— Знать-то, она вряд ли знает. Это я чересчур, — упрекая себя, попыталась исправить положение Атба. — Но догадываться, пожалуй, догадывается. Ты такая умная, сейида, а вот в этих делах не разбираешься. Словно ребенок. Дворцы ваши рядом, слепой не заметит, что визирь частенько навещает тебя по вечерам. И уходит — аллаху известно когда. У Зубейды полно доносчиков. Сплетня ничего ей не прибавит. Доказательств-то нет. Да и если жена обладает секретом, это еще не значит, что она расскажет о нем мужу. Халиф капризен, настроение у него меняется. А в руках визиря огромная власть. Наговаривать на визиря, ой, как опасно! Даже Зубейде.

Балкон обволакивала тьма. Дорога скрылась из виду. Во дворце зажгли свечи. Снизу, из кухни, доносились голоса слуг, которые приготавливали ужин. В личные дела госпожи была посвящена одна Атба. Маленьким ребенком попала она к халифу аль-Махди и досталась Аббасе, которая доверяла ей, как самой себе.