Сестра Морфея

— Допрыгаете до штаба? — спросил у неё один из организаторов проводящего клуба «Патриот», — там у нас есть мощные ножницы.

— Вы что смеётесь, эти скоты мне всё седалище продырявили. Носилки мне подайте или на руках несите.

— А карету скорой помощи или вертолёт вам не вызвать? — с сарказмом спросил он.

— И против этого транспорта я не возражаю, но лучше паланкин, а позади, чтобы слоны шествовали. Хоть женой раджи побуду немного.

Платон, стоял за спинами ребят и наблюдал, как капризничала Людмила Ивановна.

— Не надо ей ни вертолёта, ни скорой помощи. Пускай она снимет с себя кроссовки, тогда хомут беспрепятственно покинет её ноги, — посоветовал он, — хомут же не затянут у неё намертво, как на руках.

Через десять секунд, она стояла на ногах, но когда возвращалась к штабу, охала и ахала всю дорогу и держалась руками за свой плоский зад.

Этот инцидент обошёлся обеим командам дисквалификацией, но большой радости от такого мягкого решения судей Людмила Ивановна не испытывала.

— Не согласная я, — бушевала она в штабе с бледными щеками. — Меня лишили свободы передвижения, а это уголовная статья. Мне весь зад прострели, сейчас пойду к медицинскому эксперту, снимать ранения. За решётку преступников! — выкинула она окончательный лозунг.

— А вы хоть знаете, кто вас связал? — спросила Людмила Фёдоровна.

— Кто их знает, — пылила она, — они все в одинаковой форме и в масках. Напали на меня с тыла, и давай крутить как неваляшку. Попробуй, отбейся от девяти здоровых бычков. А один кто — то, как по барабану стучал по моей спине кулаками.

— Никто её кулаками не молотил, — подал голос неуклюжий Валера Широв. — И вообще она сама виновата во всём. В своих бойцов начала первой стрелять. Вот мы её и нейтрализовали, чтобы сзади она нас всех не перещёлкала. А для острастки пометили её краской.

— Это ты называешь, пометили, — набросилась она на Валеру, — я раненая в тело и очень серьёзно. У меня после вашей иудейской атаки задница негритянская стала. Ты знаешь, сколько денег уйдёт на мази и витамины? Я теперь неделю не смогу сидеть ровно, а ты говоришь, пометили.

Валера хоть и был увальнем, но его язык и голова быстро среагировали на обвинительную речь Людмилы Ивановны.

— В башку вы шибко ранены, а не в тело. Я две недели сидеть не мог после вашего выстрела, однако не побежал подавать на вас в суд. А с вами пошутили, и вы такую вонь подняли, будто ведро тухлых яиц съели. Вас это как педагога не красит!

Валера её обезоружил своим аргументом, после чего ей бессмысленно было требовать крови мальчишек.

К тому же она мысленно и быстро, как сканером прошлась по своей работе с подростками. Поняв, что негативные педагогические элементы могут в одночасье прилюдно вскрыться, она быстро закрыла рот и посмотрела на Валеру. В её глазах таилось перемирие.

Он не смотрел на неё, но по его поведению было видно, что главным фигурантом в этой ожидаемой катавасии был именно Валера. Он не мог ей простить того злосчастного выстрела, после которого у его ягодиц появился цветовой контраст. А для других мальчишек это была очередная забава, на которые они охотно соглашались, кто бы им ни предложил позабавиться. А с участием Людмилы Ивановны это была двойная забава. Нельзя было сказать, что они ненавидели её или не любили. Никаких антипатий и симпатий они не испытывали к ней. Для них она была объектом многих насмешек. И чем больше она выказывала свою злость, тем больше отпускались в её адрес плоские шуточки. Любили они поговорить с ней на запретные темы, в которых она охотно принимала участие. И это было её большой ошибкой, вскоре она стала получать от мальчишек откровенные пошлые и распутные намёки.

И всё — таки Валера, отнёсся с пониманием к раненой женщине. Он посоветовался со всеми бойцами, принимавшими участие в захвате и расстреле Людмилы Ивановны, подошёл и тихо ей сказал:

— Так и быть мы отдадим вам наши порции торта, в знак примирения.

Скупая и болезненная улыбка появилась у неё на лице. Она стала обладательницей целого торта.

— Сегодня у вас товарищ комиссар будет праздник живота! — подошёл к ней электрик, — бывайте, живы, и здоровы! А мальчики, не хай, кизил жуют. Заслужили!

ПЯТНАДЦАТЬ ШТУК И ДВА СТАКАНА

Кончилось лето. На работу вышла Роза Викторовна. Как он и думал они действительно друг, друга знали раньше, но официально не были представлены. Это была женщина лет пятидесяти, с мужскими грубыми чертами лица. Сразу бросилось в глаза, что дети её уважают. Встречали и здоровались с ней радушно. Раньше она одна была спортивным работником и крутила все внутренние соревнования в детском доме. Помимо этого тренировала у мальчишек футбол. Знакомство Платона с ней было лёгким и быстрым, что подчёркивало её простоту в общении. Она сама в конце рабочего дня зашла к нему в бассейн и просто сказала, — привет!