Сестра! Сестра?

– Твое?

Я судорожно сглатываю. Зеленая папка-конверт. Мне нет нужды читать надпись, выведенную черным маркером. Я и так знаю, что это дело Макмиллана. Забираю папку у Люка.

– Ее там не было.

– Еще один повод извиниться. Не знаю, какая муха тебя укусила, Клэр, но происходящее мне не нравится. Ты мне не нравишься.

– Я тут ни при чем! Это все она! Ты не видишь, что она делает? Вбивает между нами клин.

Плевать, если я кричу. Плевать, если Элис слышит.

Из ее комнаты прилетает грозная, как туча, мама. Едва не отталкивая Люка, застывает передо мной.

– Послушай-ка, юная леди. – Если бы не ее разгневанное лицо, я бы похихикала над «юной леди». Так мама называла меня, когда мне было лет десять. – Твоя сестра горько плачет. Из-за тебя. Не думала, что когда-нибудь я такое скажу, но мне стыдно. Стыдно за тебя, Клэр Теннисон. Доводить родную сестру! Как можно? Она хочет уехать, уехать назад в Америку, навсегда. – Мамин голос обрывается. Она с трудом продолжает: – Если Элис уедет, я тебя не прощу. Слышишь? Никогда.

Мама исчезает, я даже не успеваю ничего сказать. Ее последние слова ранят меня в самое сердце. Я в оцепенении смотрю на Люка.

Раньше он бы меня обнял, облегчил мою боль, но сейчас… Люк стоит неподвижно. Ледяная статуя. Как же так? Почему? Ведь еще недавно… Почему я стала изгоем в собственной семье?

– Клэр, что с тобой происходит? – Люк делает шаг ко мне, злость из голоса исчезает. – Я за тебя переживаю. Ты разрушаешься у меня на глазах, но не позволяешь себе помочь.

– Неужели ты не видишь, что происходит? Не замечаешь, что делает с нами Элис?

– Она старается вписаться в семью. Разве не этого ты хотела? Я понимаю, тебе трудно вновь делить с ней свою жизнь, тем более что раньше мы все были лишь в твоем распоряжении. Но хватит ревновать. Ты постоянно анализируешь Элис, следишь за каждым ее шагом, приписываешь ей какие-то темные замыслы. Перестань. Возьми себя в руки, малыш. Очень тяжело видеть тебя такой.

– Ты меня не слушаешь, – рявкаю я. – Никто не слушает. Она вас всех одурачила!

Я пролетаю мимо Люка на лестницу, сбегаю вниз. Хватаю сумку и ключи от машины. Папка с делом Макмиллана до сих пор у меня в руках. Запрыгиваю в машину, швыряю папку и сумку на пассажирское сиденье и рву с места. Колеса прокручиваются на гравии.

Поначалу я сама не знаю, куда еду – лишь бы подальше от дома, от любимых людей, с которыми мне сейчас больно. Возвращаюсь мыслями к Люку. Он даже не попытался меня защитить, взглянуть на ситуацию моими глазами. Я могу понять маму – в каком-то смысле могу. Думать о дочери плохо она не хочет. Мама всю жизнь страдает от чувства вины, корит себя за потерю Элис. И теперь чувствует себя в неоплатном долгу перед Элис, всячески ей угождает. За долгие годы в маме накопилось целое море нерастраченной любви, нужно же ее куда-то выплескивать. Это я понимаю. Мама любит Элис. Но Люк, почему он так со мной? Будто Элис ему дороже меня.

В памяти неожиданно всплывает фото: Элис и Люк на берегу моря. Фото сменяют другие картинки: Элис и Люк смеются на выходе из i360; Люк пишет портрет Элис; они наедине в студии; ноги Элис выглядывают из-под растянутой футболки, Люк с восхищением на них смотрит. Люк и Элис переглядываются… Картинки наплывают на меня, рассыпаются, нагло лезут в голову. Ах, подлец! Он ее трахает!

Я должна бы плакать. Должна выть от боли в разбитом сердце, но я слишком зла. Нет, не просто зла – я в ярости. В бешенстве. Доведена до белого каления. Я жму на газ и осыпаю Люка ругательствами. А я-то его поддерживала! И его самого, и его долбаное искусство! Значит, вот как он мне платит? Спит с моей сестрой! Я врезаю кулаком по рулю. Внутри бушует гнев.

Я с удивлением понимаю, что торможу перед домом Тома, неподалеку от брайтонской набережной. Я не планировала к нему приезжать. Как меня сюда занесло? Не помню, чтобы я принимала такое решение.

Какого дьявола я тут делаю? Провожу ладонями по лицу, потом по волосам – надо же, они до сих пор собраны в хвост. Здесь мне не место, но куда же поехать? На берег моря, там хорошо. Я завожу машину, включаю первую передачу. И тут дорогу мне перегораживает знакомый синий «БМВ».

Я смотрю на Тома, он смотрит на меня. Выбирается из автомобиля, идет ко мне. Молча открывает водительскую дверцу, просовывает голову в салон, глушит двигатель и вынимает ключи из зажигания. Тянется к ремню безопасности, отстегивает его, забирает мою сумку и папку. Бросает на нее взгляд, но по-прежнему ничего не говорит. Потом за руку выводит меня из машины. Запирает ее, провожает меня к своему «БМВ», усаживает на пассажирское сиденье и едет на подземный паркинг.

Мы поднимаемся в квартиру к Тому, все так же без единого слова; он наливает нам бренди. Молча пьем. Допив, я ставлю стакан на стол. Том обнимает меня, привлекает к себе. Я не возражаю. Мне нужна поддержка. Нужна доброта. Нужна любовь.

Следующий час я излагаю Тому последовательность событий. Выпиваю еще две порции бренди.

– Ничего себе, – говорит Том. – Кто бы мог подумать. Элис казалась очень, ну, очень…