Несмотря на то что Йенс внутренне был готов именно к такой реакции отца, все же его слова стали для него самым настоящим потрясением. Йенс взглянул через стол на перекошенное от ужаса лицо матери.
— Йонас, как же так, дорогой? — обратилась Маргарета к мужу. — Ведь через несколько дней нашему сыну исполняется двадцать один год. Мы устраиваем по этому поводу праздничный ужин. Позволь ему задержаться еще хотя бы на пару денечков, чтобы отпраздновать свой день рождения как полагается, с родителями и в кругу друзей.
— Не вижу особых поводов для праздничных торжеств. Думаю, нам всем нечего праздновать. А если ты, моя дорогая, надеялась на то, что я изменю свое первоначальное решение, дам слабину, так сказать, то вынужден тебя разочаровать. Ты сильно ошибалась. — Халворсен-старший, по своему обыкновению, свернул газету вдвое. — А сейчас мне пора на работу. Хорошего дня вам обоим.
Но вот парадная дверь с шумом захлопнулась за отцом, и тогда началось самое худшее. Мать тут же залилась слезами. Йенс утешал ее как мог, но смотреть на страдающую мать было выше его сил.
— Я очень подвел папу и хорошо понимаю это. Может, мне стоит передумать и…
— Нет-нет! Ни за что! Ты
— А я не надеялся и поэтому внутренне как-то подготовился к тому, что должно было произойти. А сейчас я поступлю в соответствии с его пожеланиями. Покину этот дом. Прости меня, мама, но мне нужно упаковать вещи.
— Наверное, напрасно я поощряла твои занятия музыкой, — воскликнула Маргарета, с отчаянием заламывая руки. — Напрасно подталкивала тебя идти против воли отца. Ведь я же должна была понимать, что последнее слово все равно останется за ним. И в итоге он победит.
— Он не победил, мама. Я сам сделал выбор. Могу лишь еще раз повторить, как я безмерно благодарен тебе за то, что ты одарила меня музыкальными способностями. Без музыки мое будущее было бы совсем уж мрачным.
Через час Йенс спустился в холл с двумя чемоданами, в которые сложил все те вещи, что мог унести.
Мама с залитым слезами лицом стояла в дверях гостиной.
— Ах, сынок, дорогой мой, — разрыдалась она с новой силой у него на плече. — Будем надеяться, что со временем отец раскается в том, что сделал сегодня, и попросит тебя снова вернуться домой.
— Мамочка, мы оба хорошо знаем, что он никогда не сделает этого.
— И куда ты сейчас пойдешь?
— У меня есть друзья в оркестре. Уверен, кто-нибудь из них сможет приютить меня на какое-то время. Меня больше волнуешь ты, мама. Я понимаю, что нельзя бросать тебя здесь одну, наедине с ним…
— За меня не волнуйся, сынок. Я справлюсь. Обязательно напиши мне. Сообщи, где ты обосновался.
— Конечно, — пообещал Йенс матери.
Мать сунула ему в руки небольшой сверток.
— Я продала бриллиантовое ожерелье и серьги, которые твой отец подарил мне на сорокалетие. Сделала это так, на всякий случай, если вдруг твой отец все же вознамерится привести свои угрозы в исполнение. Тут вырученные деньги за эти драгоценности. Я положила еще и обручальное кольцо своей матери. Его ты тоже сможешь продать в случае необходимости.
— Мамочка, но…
— Тише, сынок! Успокойся. Эти вещи принадлежат мне. А если он спросит, куда они подевались, я скажу ему правду. Этих денег должно хватить на год обучения и проживания в Лейпциге. Только поклянись мне, Йенс, что ты не растранжиришь деньги так, как уже не раз делал это в прошлом.
— Обещаю тебе, мамочка, — от избытка эмоций у Йенса перехватило в горле, — я так никогда не поступлю.
Боясь расплакаться, он заключил мать в свои объятия и нежно поцеловал ее на прощание.
— Когда-нибудь наступит день, и я буду сидеть в нашем театре и слушать, как ты дирижируешь оркестром, исполняющим твою музыку, — обронила она, печально улыбнувшись.
— Обещаю тебе, мамочка, я сделаю все от меня зависящее, чтобы так оно и было.
С этими словами Йенс покинул отцовский дом. Голова у него была как в тумане. Он был взволнован и возбужден собственной решимостью, хотя, несмотря на все уверения, которые он только что дал матери, готового плана дальнейших действий у него пока не было. И он смутно представлял себе, что станет делать сейчас, когда уже