Сестренки

Ну вот они, трудные условия, получи и распишись! Да только ничего устроить я не могу, мои ученики приходят в школу потому, что привыкли. На уроках они усталые, сонные, оживляются только тогда, когда накрывают горячий завтрак. Как и я когда-то – в той петроградской школе!

Мы здесь не голодаем, нет, у меня куплен мешок картошки, запасена мука, мама по осени наварила варенья, есть ведро капусты… Капуста, картошка! Разве это важно сейчас?

Когда я думаю о Толе, я слабею. Мне хочется сесть на корточки, спрятать голову, сидеть и ни о чем не думать. Я не вижу, не понимаю своего будущего без него.

Когда мы победим, будет другая жизнь.

Мне стыдно признаться, но я напишу. Я боюсь войны, боюсь, что немцы дойдут сюда. Но это привычные всем страхи. А я – я боюсь победы. Мы победим, и будет новая жизнь.

Будут появляться новые семьи и новые дети, будут строиться новые дома, люди будут обзаводиться мебелью, покупать занавески. У меня же ничего этого не будет. У меня не будет больше детей, потому что я не хочу детей ни с кем, кроме моего мужа. Мне не нужен дом и уют, потому что в доме не будет моего мужа. Я не пойду с Наташей в парк, потому что я хочу идти в парк втроем. Сейчас все в равном положении – всех коснулась война. А что будет потом? У кого-то мужья вернутся домой, кто-то, как и я, останется вдовой. А есть женщины, которые не очень любили своих мужей или просто не успели кого-то полюбить. У них все впереди. А у меня нет!

Я не могу этого принять, а оттого стараюсь не думать. Я замучила себя работой. Помимо уроков, я занимаюсь еще и дополнительными занятиями. Чего только нет в нашей школе! Я вспоминаю нашу семилетку – и театр, и курсы вышивания, и рассаду на подоконниках. Все это есть в моей школе. Мы то работаем по Долтон-плану; то сочиняем книги; то вяжем варежки для солдат. Дети, кажется, домой ходят только ночевать. Родители, конечно, довольны!

Недавно про меня написали в местной газете…

20 апреля.

По зиме я заходила к родителям. Это было почти через несколько недель после смерти малыша, значит, сразу после нового года. Папа обнял меня, начал что-то говорить, а я видела, что он просто не понимает меня. Он не видит, что я выжжена, опустошена, закончилась.

Все, что у меня осталось – это школа.

Папа сказал, что Наташа должна служить мне утешением.

Должна – но не служит.

Я так боялась за нее, боялась, а потом, наверное, устала. Теперь я воспринимаю ее как одну из своих учениц: беспокоюсь, переживаю, учу, подкармливаю…

25 апреля.