Сестренки

Еще в прошлом июне, в самом начале, Толя присмотрел в магазине колясочку. Мы тогда приехали в Ленинград, гуляли по Невскому, и там, в витрине детского магазине, стояла коляска. Толя ее чуть было не купил, я отговорила. И хорошо, что отговорила: она и в самом деле оказалась не нужна!

Мама как-то обмолвилась, что я еще молодая, а жизнь длинная. А потом сказала, что тоже потеряла ребенка.

Я не поняла, о ком она – об Анюте или о той маленькой девочке, которая родилась мертвой? Наверное, об Анюте.

Об Анюте, конечно.

Мы как-то уверились, что она погибла; а ведь она вполне могла остаться в живых. Она могла попасть в какой-нибудь детский дом в Петрограде, а может быть, ее приютила какая-нибудь семья.

Я знаю, что папа ездил, искал ее, но не смог найти.

Мама потеряла ребенка, но у нее был папа…

Сколько я себя помню, всегда думала, какие они счастливые и как я хочу такого же счастья. Они разные, мои родители, совсем разные, и при этом они так подходят друг другу. Папа совсем не замечает и не видит, что мама – совсем серая, необразованная крестьянка; она читает по слогам, хотя у нее дочь – учительница!

А мы с Толей – наоборот. Мы были похожи. Мы любили читать, путешествовать, узнавать новое. Любили тратить деньги на удовольствия – рестораны, карусели, а вот к нарядам были равнодушны. Нам так было легко вместе – и молчать, и разговаривать. Я начинала фразу – а он заканчивал.

А теперь этого не будет, никогда не будет.

Мне страшно быть одной.

1943 год.

22 июня.

Когда война только началась, я, конечно, испугалась, но только на минутку. Стыдно говорить, но мне стало интересно: как все будет, уедем ли мы куда-то или же останемся дома? Я почему-то восприняла войну как некое приключение и как будто играла: закупила продуктов, попросила Толю укрепить щеколду на двери, подготовила дом: разобрала вещи, выбросила лишнее.

Мне почему-то казалось сначала, что война не сможет коснуться нашего дома. Мы будем сидеть там, пока все не закончится, вот и все.

Потом стало подступать раздражение. Лето было таким хорошим, жарким, и я сердито думала о том, сколько всего мы пропускаем из-за этой войны: по воскресеньям мы обычно выбирались на Острова, катались там на лодке, ели мороженое, теперь же это оказалось недоступным. Мы часто ходили в летний театр, любили послушать в парках духовой оркестр, выбирались за город – в лес, к речке. Теперь же мы сидели дома, гуляли только во дворе или в сквере неподалеку.