Сестрины колокола

Но в Астрид это странное переживание засело накрепко.

Да, жизнь должна продолжаться, но за ней теперь будто кто-то постоянно следовал.

* * *

Ага, вот и немец – копошится в густых кустах на другой стороне ручья; завидев его, Астрид присела на корточки. С собой у немца была тряпичная сумка, то и дело цеплявшаяся за ветки; высвободив ее, он сбился с пути и стал пробираться в сторону, где, как она знала, его ждал крутой откос.

А что, если он потеряется? В Бутанген пришлют другого человека из города под названием Дрезден? В ее мыслях возник Кай Швейгорд, и она нашла горькую забаву в том, чтобы помучить себя воспоминаниями о несбывшемся.

«Не хочешь ли кофе, дорогой Кай? Я так и думала. Пожалуйста, свежезаваренный. Ты не дочитал еще газету? А, спасибо. Смотри-ка, что пишут:

«По-прежнему никаких следов немецкого художника, пропавшего весной в Гудбрандсдале». Ужас какой, правда? Дa, согласна с тобой! Ох, дело уже к зиме. Трава по утрам вся в инее. А знаешь, я даже рада, что мы остались со старой церковью. Такая она красивая и теплая с этой своей деревянной обшивкой, как в Фованге».

И тут немец ухнул вниз с криком, становившимся все тише по мере падения. Под ним обломился кусок скалы, и Астрид услышала немецкие слова, которые не могли быть ничем, кроме ругательств. Потом тишина. Астрид увидела, как он карабкается назад, ворча себе под нос, встает на одно колено и возится со своей странной поклажей. Потом он заковылял дальше; видимо, ушиб колено. Астрид слышно было, где он идет. То отогнутая веточка, пружиня, возвращалась на место; то шуршали под ногами плоские камни. На склонах эти звуки заглушало журчание ручья, но когда немец выходил на ровное место, ей сразу снова становилось его слышно. Пройдя немного вдоль ручья, он выбрался из кустов и вброд перебрался на другой берег.

* * *

Она всегда думала, что если большой мир придет в Бутанген, то накатит уверенно и неодолимо, нахлынет мощным потоком под яркими развевающимися знаменами и поспешит дальше. А когда пыль уляжется, всем станет ясно: настали новые времена.

Но вот сейчас большой мир сидит на камне в образе ссутулившегося молодого немца.

И он один как перст.

Потный, с промокшими ногами, в забрызганных грязью штанах. Отдохнув немного, он снова двинулся вверх по течению, туда, в сторону Даукульпена, или Дохлого омута.

Назван омут был так не потому, что там нашли свою смерть какие-то горемыки, а потому, что рыбачить там было дохлым делом. Вроде бы омут должен кишеть форелью: вода в нем черная, блестящая, и сам он глубокий. Но рыба там никогда не клевала. Поговаривали, что с этим омутом дело обстоит так же, как с одним омутом на Брейхьонна: форели полным-полно, но на крючок ни одна не попадется. Вероятно, там на дне полно вкуснятины, которая рыбе больше по вкусу, чем червяки. Но что это такое, кто ж его знает.

Пошарив в висевшей на плече сумке, немец достал из нее что-то, и вскоре ветерок донес до Астрид незнакомый аромат. В нем трепетали, перекрывая одна другую, богатые пряные нотки, в которых можно было выявить составные элементы, но которые при этом воспринимались как единое целое. Один ингредиент противно отдавал болотом, другой напоминал запах свежескошенного сена, третий компонент ароматной смеси вызывал мысли о Рождестве, а поверх всего этого витало еще что-то, заставлявшее вспомнить газеты Кая Швейгорда. Нет, не запах чернил или бумаги, но ожидание, жившее в этих запахах.

Пора в Халлфарелиа. Если задержаться здесь еще хоть чуть-чуть, потом опоздаешь домой, к вечерней работе на скотном дворе.

Но перед глазами у Астрид маячил немец. Будто редкого зверя разглядываешь вблизи.

Наверное, трубка у него погасла: он раскурил ее заново, а спичку щелчком отправил в сугроб. Трубка гасла раз за разом. Не дело так разбрасываться спичками, подумала она; дома и помыслить нельзя, чтобы тратить больше одной в сутки. Растопив утром печь на целый день, они потом, если надо было, поджигали там хворостину и несли куда требовалось. Астрид сидела от немца ниже по течению; ветер дул в том же направлении, и против своей воли она начала уже получать удовольствие от ароматов, мешавшихся с выдыхаемым чужаком воздухом. Немец достал продолговатый альбом и карандаш, и Астрид забеспокоилась, что он и тут будет стоять и рисовать несколько часов кряду, как стоял возле церкви. Но ветер, будто заметив ее нетерпение, сменил направление и донес это нетерпение до немца. Тот захлопнул альбом, открыл обтянутую кожей поклажу и вытащил оттуда темно-зеленый футляр. Вскоре в руках у него уже была изящная лакированная удочка с потертой пробковой рукоятью и круглой катушкой, из которой он вытянул толстую светло-желтую леску.

Рыбачить сейчас? Течение в реке слишком быстрое, чтобы форель клевала на червяка, это же все знают, да и видно – по реке несется с гор талая вода, в тени еще лежат груды снега. Да и где он взял червяков, земля-то мерзлая еще?