Сестрины колокола

– Нет. Но он приукрашивает действительность.

Они смотрели друг на друга.

– Астрид, я не могу помочь тебе уговорить его. Пастор не может лгать.

– Нет, – откликнулась она. – Зато дама пастора может.

Она решительно направилась к нему, как и в прошлый раз, когда они остались наедине, но на этот раз она не колебалась, а обошла письменный стол, склонилась над вжавшимся в спинку стула пастором и поцеловала его в щеку. Позже он пытался убедить себя, что поцелуй шел от души, что она просто выразила таким образом свою радость; но он страшно боялся, что этот поцелуй окажется прощальным и ядовитым.

* * *

Эту ночь Швейгорд провел без сна, и, судя по пламени сальной свечи в гостевом домике, немец тоже.

Кай встал с постели, сходил за парафиновой лампой, зажег ее и понес к стеллажу. Лампа отбрасывала на половицы неверный свет. Швейгорд снял с полки потрепанный томик, привезенный из Копенгагена. В писаниях Джона Донна он почти всегда находил утешение. К тому же никто из прихожан не читал его, и Кай незаметно вставлял цитаты из Донна в тексты своих проповедей. Он долго размышлял над стихотворением «Человек не остров», потом подвинул лампу поближе и принялся читать книгу «Парадоксы и проблемы», написанную в 1590 году. Там Донн задается вопросом, почему в «наши времена» никто больше не умирает от любви. Поднеся страницы к самому лицу, Швейгорд подолгу обдумывал каждое слово. Донн спрашивал себя, почему в любви всегда больше везет грешникам и мерзавцам. Как обычно, ответ оказался весьма парадоксальным: потому что и судьба тоже продажная женщина.

Пальцы Кая Швейгорда разжались, книга выпала из рук. Он долго смотрел на лампу, пытаясь убедить себя, что Астрид Хекне не стоит потраченного парафина. Потом закрыл глаза. На сетчатке еще долго плясали языки пламени. Задув огонь, он видел в темноте одно и то же – что с открытыми, что с закрытыми глазами.

Сын артиллерийского офицера

Герхард Шёнауэр отложил карандаш. Не получается, и все тут.

Никак не получается. Сначала рисовать церковь было трудно; теперь стало невозможно. Какая-то в ней таится загадка, и ее не разгадать, как не распутать свалявшийся моток ниток. Он не понимал, на чем покоится верхний ряд арок в средней части здания, каким образом крепятся стропила на балках перекрытия и даже принимают ли на себя укосины внешних стен часть веса расположенных выше арочных дуг.

Погода стояла холодная, ужинали молча. К тому же все в нем трепетало, стоило ему посмотреть на шпиль. Попытки сосредоточиться вели к тому, что мысли и впечатления сливались в неуправляемый водоворот, в котором и самыми пугающими, и самыми утешительными образами оказались те, где присутствовала Астрид, девушка с кудрявыми волосами.

Кастлер наставлял его не раскрывать всего, что ему известно, и особенно что он слышал легенду о колоколах. Во время одной из их встреч Ульбрихт потряс пачкой листков, перевязанных бечевкой, – это он обнаружил среди бумаг Даля.

– Неопубликованная рукопись, – сказал Ульбрихт, – o культурной истории мачтовых церквей; написана норвежцем по имени И. Квейлен.

Ульбрихт полагал, что Квейлен сам перевел свой текст на немецкий язык, принятый на международный арене, в надежде, что его издадут в городе книжников Лейпциге, но рукопись раз за разом отвергали, а бумажные листы все сильнее ветшали.

– Уже название никак не способствовало публикации, – сказал профессор, показывая на титульный лист: «Доказуемые и апокрифические записи сказаний и народных поверий, а также личные впечатления метафизического рода, имеющие отношение к старейшим церковным сооружениям на внутренних территориях Норвегии». Автор описывает все церкви, которые посетил Даль, – продолжал Ульбрихт, – и название наводит меня на мысль, что Квейлен следовал по стопам Даля в надежде извлечь из этого выгоду; ведь часть названия прямо взята у Даля, а именно: …in den inneren Landschaften Norwegens – «…на внутренних территориях Норвегии». Местами описание, с длинными пассажами о том, что в старинных зданиях и предметах живут невидимые существа, которых можно вызвать посредством самовнушения, явно представляет собой фантазии и завиральные идеи. Это, естественно, народные предания, но в главе, посвященной нашей церкви, он кристально ясен и приводит конкретные данные. Указаны годы, денежные суммы, фамилии и хутора.

Ульбрихт прокашлялся, прочитал длинное повествование о Сестриных колоколах из Бутангена и положил рукопись на стол. Воцарилась долгая тишина.

– Неплохо, – сказал представитель бургомистра. – Выдумка, чего и можно было ожидать от такого отсталого народа, как норвежцы, но тем не менее совсем отбрасывать ее не стоит. Нам нужно, чтобы церковь посещали, и одно дело – что́ мы можем показать, и совсем другое – что́ мы можем рассказать. Колокола с их звоном превращают эту церковь в объект более высокого порядка, обладающий эзотерической историей. Звон колоколов будет разноситься над городом и напоминать о нашем деянии.