Сестрины колокола

– Какой уж из меня великий художник, – сказал он, – я всего лишь сту… – Он сглотнул. – Я архитектор, – поправился он. – В первую очередь архитектор.

Они замолчали, потому что пробираться по тропинке было нелегко. Астрид специально выбирала путь, где им никто бы не встретился. Они остановились на склоне долины – там еще лежал снег – и словно оказались на распутье между весной и зимой. Наконец-то у нее стало легко на душе.

Все получилось, как она задумала. Сделка состоялась, колокола не пропадут. А она идет рядом с мужчиной, который нет-нет да и покосится на нее, когда думает, что она не видит, и который замедляет шаг, чтобы оказаться чуть позади; а ее тогда тянет заманчивее покачивать бедрами при ходьбе.

Счастье. Это и есть счастье? Ниспосланное ей из далекой страны на юге?

Астрид села на валун и достала «Майеровский словарь-компаньон в поездке и дома».

– Покажешь мне, как говорить по-немецки?

В левой колонке были напечатаны немецкие слова, в правой – норвежские, и он сел слева от нее: получилось, будто они расположились так, желая соответствовать содержанию книги. По очереди показывая пальцем на слова, они учили друг друга правильно выговаривать их по-немецки и по-норвежски.

Астрид открыла страницу со словом «горы» и попробовала произнести «Хохгебирге», но он хотел двигаться по порядку и пролистал назад, к букве «A».

– Abend? – спросила она, а он поправил ее, чтобы на конце звучало «т».

– Вечер, – произнес он, а она попыталась научить его произносить это слово на ее диалекте, «вечор», и оба посмеялись над тем, что у него вышло.

– Aber? – спросила она.

– Да, правильно, – сказал он. – Только можешь произнести «р» более раскатисто?

Она смогла.

– Abergläubisch, – сказала она.

– Суеверный, – произнес он.

– Abfahren, – сказала она.

– Уехать, – перевел он и замолчал.

Они двинулись дальше по словам на «A», но эта буква уже была как-то подпорчена только что произнесенным словом, и они перешли к «В», но скоро им наскучило следовать алфавиту, и они принялись перескакивать от слова к слову как бог на душу положит.

– Штрудель?

– Водоворот?

– Leiden?

– Страдать.

– Lippe, – сказал он.

– Губы, – перевела она едва слышно; оба видели, что на той же странице по-немецки напечатано Leben og lieben – «Жить и любить».

Был его черед выбирать слово, но он медлил, наклонив книгу так, что ей пришлось подвинуться ближе, чтобы было видно страницу, и она почувствовала исходившее от него тепло и коснулась щекой щетины на его подбородке.

Добрались до «N», нашли немецкие слова, означавшие «сигнал бедствия» и «северное сияние». Потом книгу взяла она и вернулась к букве «K».

– Kühnheit? – спросила она.

– Смелость, – ответил он.

– Kurzatmig?

Он кашлянул:

– Запехавшийся.

– Нет, запыхавшийся. Давай снова.

– Запыхавшийся.

– Запыхавшийся, – повторила она.

– За-запыхавший.

Она передвинула палец на следующее слово, и он весь затрепетал, да так, что, наверное, эта дрожь отдавалась глубоко в земле, и отвел глаза, но книга оставалась в ее руках, и никакая сила в мире не заставила бы ее убрать палец со слова с большой буквы «K».

– Kuß[4], – сказала она.

Он помедлил, как раньше перед словом «любовь». Так ничего и не ответив, он обвил ее шею рукой, и «Майеровский словарь-компаньон в поездке и дома» упал на землю.

Его движения вынудили ее откинуться назад и опереться спиной о валун, на котором они сидели. Обхватив его одной рукой, она запустила пальцы ему в волосы; он обнял ее за спину и притянул к себе, и она податливо выгнулась, как веточка ивы.

Теперь она почувствовала, что между поцелуями есть разница. Как есть она между симпатией и влюбленностью. Между кипяченой водой и горным ручьем. Между Каем Швейгордом и Герхардом Шёнауэром.

Кончиком карандаша

Герхард Шёнауэр стоял в церкви.

В конусе света, падавшего на карандашный рисунок алтаря из оконца под самой крышей, ему так и не удалось рассчитать размеры церкви в саксонских футах. Все равно что снять мерку с головы привидения. Он не отваживался оторвать карандаш от бумаги, боясь испортить рисунок. Устремляясь помыслами к Астрид Хекне, он рассеянно кружил по церкви и в конце концов сел у стены на скамью, где увидел ее в утро их встречи.

Шёнауэр прислонился головой к стене и закрыл глаза. Перед его мысленным взором мелькали образы алтаря, кафедры и Андреевских крестов. Ему показалось, что он заснул и вновь проснулся, опять оказавшись в том маленьком хозяйстве, где Астрид показала ему портал: она стояла снаружи в старомодном красном одеянии и рукой предлагала ему пройти внутрь.