Сестры Эдельвейс

В кухне она, не раздумывая, повязала поверх воскресного платья фартук; он давно стал для неё тем же, чем для Лотты теперь должны была стать белая вуаль и чёрная ряса. Хедвиг, встав рядом, посмотрела на неё с удивительным сочувствием. Интересно, подумала Иоганна, знает ли мать о её чувствах к Францу или, во всяком случае, догадывается ли, как он предположил? Но почему тогда она ничего не говорила? Хотя с другой стороны, с чего бы вдруг её мать, всегда немногословная, стала обсуждать такие интимные вопросы?

Какое-то время они обе молча чистили и резали овощи, а потом Хедвиг неожиданно произнесла:

– Иоганна?

Её голос был таким многозначительным, что Иоганна застыла с ножом в руке.

– Да?

– Если ты ещё хочешь и ещё можно пойти в эту твою школу. – Поймав непонимающий взгляд Иоганны, она чуть нетерпеливо уточнила: – Ну, для секретарей, то можешь пойти, если не передумала.

– Можно? – С тех пор, как она об этом попросила, прошло больше года, и столько всего изменилось. Курсы секретарей теперь казались детской мечтой, но Иоганна могла и остаться, как прежде, на этой кухне.

– Да, если не передумала, – повторила мать и вновь принялась, склонившись, чистить картошку. – Ты права. Мир меняется, и хорошо будет научиться чему-то новому.

Иоганна изумленно смотрела на мать. Хотела ли она теперь пойти на курсы? Несколько месяцев она о них и не вспоминала, и всё-таки да, ей этого хотелось, может быть, даже сильнее, чем тогда. Курсы означали новые возможности, новые занятия, может быть, даже новую надежду.

– Спасибо, мама.

Хедвиг, как всегда, молча кивнула, и Иоганна задумалась, чего матери стоило это признать. Мир действительно менялся, хотели они того или нет.

Глава двенадцатая

Биргит

Декабрь 1937

С тех пор, как Вернер уехал в Иннсбрук год назад, они с Биргит виделись ещё трижды, и все их слишком короткие свидания были волнующими и милыми – прогулка у реки, душная кофейня и разговор среди звона чашек. Биргит так и не набралась храбрости предложить ему познакомиться с её семьёй. Он больше об этом не просил, и она беспокоилась, что он передумал, хотя он исправно посылал ей раз в месяц довольно скучные, что уж там, письма об армейской жизни и походах. Биргит и этому была рада – лучше уж походы, чем оскорбления коммунистов и восхваления Гитлера. Ни того, ни другого в его письмах не было, и Биргит забыла об этих его словах, будто он никогда их не говорил.

В декабре Вернер наконец написал, что на неделю перед Рождеством приедет в Зальцбург и что хочет познакомиться с её родителями, особенно, подчеркнул он, с отцом. Сердце Биргит затрепетало. Конечно, это означало, что предложение руки и сердца не за горами. Так скоро, и всё-таки наконец-то.

И вот, когда этот вечер наступил и Вернер мог прийти в любой момент, Биргит вдруг разнервничалась так, что понемногу начала паниковать. Что, если он не понравится отцу? Что, если Вернеру не понравится её семья – мать могла быть ужасно неприветливой, а Иоганна уже несколько месяцев злилась. Сначала Биргит попыталась извиниться, что рассказала Францу о её неосторожно брошенных словах, но сестра не стала ничего слушать.

– В любом случае это уже неважно, – буркнула она. Биргит принялась объяснять, что у неё и мысли не было выставить Иоганну в плохом свете, но в глубине души почувствовала, что, может быть, и была, и ей стало ещё хуже. – Забудь. Дело прошлое.

Теперь сестра была очень занята. Записавшись на секретарские курсы, она все вечера проводила за кухонным столом, упражняясь в машинописи и стенографии, так что времени для разговоров не оставалось. Отец, со свойственной ему щедростью, приобрёл для неё подержанную печатную машинку. Это был жуткий чёрный зверь, и громкое щёлканье его клавиш сводило Биргит с ума. Иоганна училась прилежно, надеясь в июне, когда закончит курсы, получить должность секретаря – всё остальное её, кажется, не интересовало. Что касается Франца, то Биргит попыталась извиниться и перед ним, когда они остались одни в магазине, но он отреагировал так же сухо.

– Я всё понимаю, Биргит, не волнуйся, – ответил он и вновь занялся венскими настенными часами «Шонбергер», которые ремонтировал. За тот год, что он пробыл подмастерьем, он сделался настоящим специалистом – даже лучше, чем сама Биргит, что она с неохотой признала.

По крайней мере, родители удивились и обрадовались, когда она рассказала им о Вернере.

– Вот оно что! Я так и думал, тут что-то такое! – воскликнул отец, улыбаясь и грозя ей пальцем. – Уж очень у тебя загадочный вид! И кто же этот молодой человек?