Сестры Эдельвейс

– Я хотела сказать – я только за! – вскричала Иоганна. – Я этого хочу! Прости меня, что я была такой несговорчивой. Это оттого, что я боялась. Не тебя, а себя саму. Своих чувств. – она закусила губу, злясь, что ей пришлось это признать, но Франц всё равно не ответил. – Франц, прошу тебя!

Он вздохнул, словно в знак смирения.

– Не уверен, что теперь всё это имеет значение, Иоганна.

Её руки сжались в кулаки.

– Почему?

Франц посмотрел на неё снизу вверх, его лицо было печальным, но решительным.

– Потому что со мной у тебя нет будущего.

Он произнёс эти слова так уверенно, что она не сразу нашлась с ответом и несколько секунд стояла, беззвучно приоткрывая и закрывая рот.

– Что… но…

– Когда Гитлер войдёт в Австрию, – сухо ответил Франц, – что, конечно, будет очень скоро, моя судьба станет очень мрачной. Сомневаюсь, что я смогу сохранить эту работу или найти любую другую. Я не смогу зарабатывать деньги, содержать себя, не говоря уже о том, чтобы заботиться о семье. И это лучший из всех возможных исходов. Я почти уверен, что будет гораздо хуже. Я слышал истории о евреях, которых высылали в особые гетто, сажали в тюрьму или отправляли на восток. Они исчезают. Никто не знает, куда именно, но они никогда не возвращаются.

У Иоганны перехватило дыхание.

– Но ты не знаешь… если…

– Ты же понимаешь, как жестоко и несправедливо было бы привязать тебя ко мне? Я человек, отмеченный печатью. Если ты станешь моей женой, тебя ждёт то же самое. Даже, пожалуй, такое же обращение. Тебя могут избить, бросить в тюрьму или ещё хуже. Я не могу предложить тебе такую жизнь, и я не намерен подвергать тебя подобным испытаниям.

– Ты слишком много на себя берёшь, – слабо возразила Иоганна. – Шушниг полон решимости сохранить независимость Австрии…

– У Шушнига очень мало власти. Боюсь, это уже не в его руках.

Она молчала, впитывая его слова и то, что они значили – не только для неё или даже для Франца, но и для всей Австрии. Ей казалось, что пол у неё под ногами шатается; ей вдруг захотелось схватиться за стул, чтобы сохранить равновесие, потому что всё вокруг дрожало и тряслось.

– Это единственная причина? – наконец тихо спросила она. – Дело в том, что творится в мире? Или это просто предлог, потому что ты не хочешь быть со мной?

Франц оторвался от своих несчастных часов, в его глазах темнел гнев.

– Думаю, в прошлом я достаточно хорошо показал тебе, что хочу быть с тобой. Я люблю тебя, Иоганна, и я был бы настоящим эгоистом, если бы позволил женщине, которую люблю, разрушить свою жизнь из-за меня. – Он поднялся со скамейки, не глядя на Иоганну. – А теперь пора наверх. Нас ждут.

Больше они не обсуждали этот вопрос, и теперь, в марте, когда небо стало свинцово-серым, а город заполнили алые и чёрные знамёна, казалось, что ужасная реальность того, о чём говорил Франц, воплотилась. Иоганна по-прежнему считала, что он был неправ, отказав ей, но с усталым отчаянием приняла отказ.

Она отвернулась от окна, измученная безнадёжным ожиданием двух последних дней, что мир сам собой станет прежним, хотя и понимала, что этого не произойдёт. Занятия на курсах секретарей отменили, и кто знал, когда они возобновятся и возобновятся ли вообще? Ни в чём теперь нельзя было быть уверенным, кроме одного – что Гитлер будет править Австрией.

Она резко повернулась и пошла в прихожую за пальто. Мать оторвала взгляд от теста, которое месила.

– Что-то случилось? – спросила она туго натянутым от волнения голосом. Иоганна вновь ощутила, каким всё было непрочным, каким пугающим, если её мать обеспокоилась тем, что она просто потянулась за пальто.

– Я хочу выйти на улицу.

– На улицу! – Хедвиг поставила руки на стол. – Это может быть опасно, Иоганна.

– Мне всё равно.

– Иоганна…

– Всё равно. – Она повернулась и рванула вниз по лестнице, на ходу проталкивая руки в рукава. Когда она открывала дверь, Франц поднял взгляд и посмотрел на неё из-под нахмуренных бровей, но Иоганна распахнула дверь и вышла в узкий переулок, бежавший вдоль дома на Гетрайдегассе. Она прошла совсем немного, прежде чем изумлённо замерла, вновь столкнувшись с реальностью нового мира. Наблюдая за всем этим из окна, она видела его приглушённым, ирреальным, словно смотрела фильм.

Теперь она стояла на краю улицы, а мимо маршировали солдаты в униформе вермахта и с важным видом прохаживались деловые люди, пристегнувшие нацистские значки к лацканам пиджаков. На каждом здании, которое она отсюда могла разглядеть, висело знамя со свастикой. Осторожно, боком Иоганна стала пробираться вдоль улицы, стараясь держаться на краю этого дивного нового мира.

Она прошла мимо магазина, где продавались женские шляпы и сумки и которым заправлял герр Губер, друг её отца, и, к своему изумлению, хотя ей казалось, что её больше ничего не в силах изумить, увидела вывеску. Крупные чёрные буквы гласили:

Für Juden Verboten

Евреям вход воспрещён