Сестры из Версаля. Любовницы короля

Несмотря на холод, мужчины целые дни проводят на охоте, а дамы сплетничают и часами заняты своими туалетами. Из Парижа приезжает мастер по румянам и притираниям; он служит мадемуазель де Шаролэ, но сейчас удостаивает своим вниманием нас всех. При нем десятки разнообразных баночек и пузырьков с пудрой разных видов, кремами, румянами. Он демонстрирует их нам с таким видом, словно дает посмотреть на величайшие сокровища мира. Нам позволено пробовать все по своему желанию, и вот я нашла для себя особые румяна апельсинового оттенка. Мне кажется, что они очень красивы, хотя мадемуазель Шаролэ дает понять, что с этими румянами я становлюсь похожей на морковку. Кажется, эта мадемуазель не очень мне нравится.

Месье Бюиссон уделяет толику времени каждой даме. Он начисто стирает с ее лица пудру и румяна, а потом наносит все заново, но уже в своем стиле. Губы герцогини д’Антен он покрывает какой-то жуткой помадой пунцового цвета, а затем наносит тончайший слой пчелиного воска, чтобы помада оставалась гладкой. Луизе он советует пудру нежно-розового оттенка – в теперешнее время лицо ее что-то посерело.

– А вам, мадемуазель… – Он берет меня за подбородок и поворачивает лицо так, чтобы на него падал свет из окна. – А вам… да… конечно. Разумеется, не этот апельсиновый цвет на ваших щечках, его надо сразу же смыть.

– Дайте ей что придется, – растягивая каждое слово, говорит Шаролэ. – Разницы все равно не будет.

Бюиссон повязывает мне на шею салфетку и мягкими движениями наносит на щеки толстый слой белой пудры, которая слегка пахнет картофелем. Я проголодалась, мне не хватает привычных версальских булочек и пирожных, а здесь кухарки не очень-то гостеприимны. Когда мне хочется перекусить между застольями, приходится поневоле дожидаться ужина. Правда, блюда, которые подают на ужин, просто великолепны. Вчера нам подавали очень вкусного жареного лебедя, фаршированного луком и яблоками, и маленьких черепашек, запеченных в панцирях и политых сырным соусом.

– Придется ограничиться этим, – грустно говорит Бюиссон, поглаживая мое лицо кисточкой из самой нежной шерсти, она даже мягче кошачьей. Я гляжу на себя в зеркало, вижу накрашенную белилами дурочку и хихикаю.

– Прекрати смеяться над искусством, – с неприязнью бросает мне Шаролэ. Я не выдерживаю и снова хихикаю.

Нынче вечером за ужином король выглядит усталым, да ведь он целый день был на охоте. Мне нравится находиться так близко к нему. Когда он не смотрит в мою сторону, я могу внимательно разглядывать его. Он очень красив: шелковистые каштановые волосы вьются, лицо доброе. Если он к кому-нибудь обращается, то не смотрит в глаза. Наверное, ему не хочется пристально смотреть на человека, когда так много глаз устремлено на него самого.

Вот трапеза и окончена. Нам подавали пирог с мелко нарубленной нежной бараниной, сдобренной цикорием, целые горы угрей, купавшихся в сливках, и всевозможные овощи, густо покрытые сливочным маслом. Король был одет весьма изысканно: светло-голубой камзол с серебряным позументом и крупными жемчужными пуговицами. Он даже превосходит изяществом самого Ришелье, который облачен в вишневого цвета камзол (герцог утверждает, что он прямо из Венеции), частично сотканный из натуральной паутины. Король вертит одну из пуговиц, задумчиво глядя на восковую головку Полины. Пуговица отрывается от камзола, и в тот же миг подлетает быстрый как молния лакей с новым камзолом. Дамы отворачиваются, пока король переодевается. Прежний камзол выносят из залы, словно бы он себя опозорил. Интересно, куда его отправят отбывать наказание?

Король со вздохом оглядывает пуговицы на новом камзоле – на этот раз золотые квадратики – и задумчиво тянет их в стороны. Ришелье вертит свою пуговицу, сочувствуя Его Величеству, а все остальные с тревогой смотрят на короля. Этот король тоже подобен солнцу:[25] когда сияет он, сияют и все остальные. Когда его чело омрачают тучи, тогда и мы все мрачнеем и грустим.

– Отчего бы не поиграть в карты? – спрашиваю я в тишине. – Или в шарады?

– Ах, нет, в Сен-Леже мы привыкли проводить время в тишине и покое, – быстро останавливает меня Луиза и кивает на бюстик Полины.

Как же мне противна эта жуткая карикатура! Не такой мне хочется вспоминать Полину. Да и кому бы захотелось видеть ее такой?

– Но ведь Полина обожала всякие игры. Ей бы не понравилось, что мы сидим, будто булки в печи, и ждём, пока вдоволь зажаримся! – Я засмеялась, представив себе, как восковая голова мигом расплавилась бы в печи.

Все растерянно и осуждающе замолкают, а Луиза обнимает за плечи короля, как бы защищая его от моей неуместной реплики.

– Полине хотелось бы, чтобы мы играли, – повторяю я, обводя взглядом застывших на мгновение придворных. Все стараются, чтобы их лица ничего не выражали, пока не станет ясно, какое выражение им приличествует. Точно коты и кошки, которые настороженно ожидают, когда хозяин их побалует.