Сестры из Версаля. Любовницы короля

Не такой конец я предвидела! Диана крепко держит меня за руку, Аглая с закрытыми глазами перебирает четки, Елизавета плачет, закрыв лицо руками. Наверное, жалеют о нашей дружбе. Но нам удается благополучно миновать эту деревню и еще две такие же, прежде чем мы въехали в сосновый лес, окружающий небольшой провинциальный замок во Флёри, – ирония судьбы. Лес темный и густой, с наступлением ночи до нас доносится вой волков и других ночных животных.

– Все они – епископы, генералы, крестьяне – похожи на волков, – говорю я. – Жаждут крови. – За последний час это первое произнесенное в карете слово.

Я радуюсь, что мы наконец-то оказались у ворот замка, – здесь мы и будем ночевать. По крайней мере тут нас ждут горячий ужин и дружеское участие. Внутри я вся дрожу, мы все дрожим. Я одним глотком выпиваю предложенное вино. Без лишних просьб молодая хозяйка велит принести бренди, мы молча пьем.

Все кончено. Я проиграла. Господь покинул меня. Не нужно быть слишком религиозным, чтобы увидеть в моем наказании промысел Божий.

Диана от усталости лишается чувств, ее переносят наверх, в спальню. Впервые я вспоминаю, что она беременна, и гадаю, не потеряет ли она ребенка? Потом я вспоминаю, как Людовик ласкал мой живот и спрашивал, когда же у нас будет ребенок. Это практически последнее, что он мне сказал. Я чувствую, что лечу в бездну, и у всех на глазах захожусь громкими рыданиями.

На следующий день мы получаем приказ убраться еще дальше от Меца – по всей видимости, четыре лье недостаточно большое расстояние для таких, как мы. Мы решаем вернуться в Париж, поскольку никто не запрещал нам туда вернуться. В окрестностях Реймса мы встречаем свиту королевы, направляющуюся в противоположную сторону. Наверное, с ней едет и Гортензия. Никто нашу карету не узнал, мы, не останавливаясь, едем вперед.

Мы пробыли в Меце всего пару месяцев, а кажется, будто прошла целая вечность с тех пор, как мы покинули Париж, – смеясь, веселясь, нервничая. Сейчас уже середина августа, на полях колосится пшеница и рожь, и я вспоминаю запах Бургундии перед уборкой урожая. А если бы ЖБ не умер? Я бы по-прежнему жила в Бургундии, никогда бы не встретила Людовика, не стала бы герцогиней.

Мой титул они отобрать не могут. Или могут? Любовниц обожают, пока монарх жив, а не успеет тело короля остыть, как их называют самыми распутными из шлюх. Их ненавидят и презирают.

– Почему нас так ненавидят?

Диана начинает плакать и говорит:

– У Полины пытались оторвать руку.

Мы почти подъезжаем к Парижу, когда нашу карету узнают. Экипаж тут же окружает визжащая толпа и начинает швырять в окна камни и репу.

Диана

Особняк де Майи-Нель, Париж

Ноябрь 1744 года

Похоже, грядет очередная суровая зима, на улице уже мороз, и снежным одеялом – сугробы глубиной до колена – укрыло весь город. Я знаю, что так, как раньше, уже никогда не будет. Все изменилось, и, к сожалению, в худшую сторону. Мы заперты в этом доме, и, когда я слышу, как звонят церковные колокола в Бастилии, мне кажется, что они звонят по нам: эти замогильные звуки пронизывают разреженный воздух и преследуют нас в нашей тюрьме.

Мы вернулись в родительский дом, особняк, который король подарил моей сестре. Сейчас мы в отделанной золотом спальне нашей матушки, кровати ее здесь уже нет, но усопшие могут напоминать о себе множеством способов. Слуги не ожидали, что мы приедем, и первые наши дни в отчем доме были наполнены пылью, которую выбивали из ковров и занавесок, отчего я беспрестанно кашляю и раздражена. Марианна смотрит на меня грустными заплаканными глазами, ей даже удается выдавить улыбку: говорит, что никогда не видела меня в плохом настроении.

– А как можно смеяться, если я едва могу дышать из-за этой пыли, – напряженно отвечаю я.

Последние месяцы мы провели вдвоем: никто с визитами не спешит, никто не пишет. Их винить нельзя – общение с нами может оказаться смертельно опасным, как будто мы больны чумой. Только Аглая остается рядом с нами, хотя она не находит себе места из-за предстоящей свадьбы дочери с самым богатым молодым человеком Франции, ибо переживает, что ее присутствие здесь может нарушить ее планы. В прошлом месяце Елизавета вернулась в Версаль, чтобы проверить, не пострадала ли безвозвратно ее репутация. Мне кажется, что я скучаю по придворной жизни, но точно сказать не могу. Может быть, мне позволят вернуться? Но разве я могу бросить Марианну? Наверное, смогу. Если ее сошлют в монастырь, я уж точно не хочу последовать за ней. «Я и так слишком много лет провела в монастыре», – думаю я, когда вспоминаю размеренную, неспешную жизнь в Порт-Рояле. Этого мне хватило с головой. Но сейчас? Никогда! Я решаю, что если не удастся вернуться в Версаль, то останусь в Париже.

Марианна не смирилась. Она говорит, что, даже если ее сошлют в монастырь Овернь, сбежит оттуда за границу, где ее не сможет настигнуть королевская кара, а потом отправится на Мартинику.