Сестры из Версаля. Любовницы короля

Я была бунтаркой в детстве и могла дать ей отпор, но в Версале бунт не пройдет. У Полины всегда были задатки тирана, а теперь она стала самой влиятельной женщиной во Франции, а я сижу в этом захолустье, в окружении голубей и свиней, здесь, где из года в год ничего не меняется. Это несправедливо и неожиданно.

Абсолютно несправедливо.

* * *

В самые лютые январские морозы я еду в Париж на свадьбу Гортензии. Поселяюсь в своей старой спальне у тетушки Мазарини, и меня охватывает ужас, как будто я отсюда никуда не уезжала.

Я мало что знаю о муже Гортензии, маркизе де Флавакуре. Гортензия по уши влюблена и говорит о нем как об образчике доброты, человечности и смелости. От окружающих я слышала, что он грубый вояка, запрещает Гортензии ехать во дворец. Он всех без исключения уверяет, что она самая красивая женщина во Франции, а, учитывая пристрастие короля к девицам Нель, тем самым открыто признает, что ему есть чего бояться. Он заявляет, что убьет и Гортензию, и короля, если тот хотя бы прикоснется к ней. Глупость! Попахивает государственной изменой! Если в этих словах отражается его характер, тогда, боюсь, он несдержанный хвастун.

За день до свадьбы, пока тетушка и Флавакуры вместе со своими адвокатами и архиепископом утрясают все мелочи этого брака, нам наносит визит моя сестра Диана. Она уехала из монастыря несколько месяцев назад и теперь живет с вдовствующей герцогиней де Ледигьер, нашей дальней родственницей, пожилой тетушкой.

Мы оставляем старших вести разговоры в большом салоне и отправляемся наверх, в комнатку поменьше и поуютнее, которую Гортензия считает своей. Впервые за много лет мы, три сестры, собираемся вместе, обнимаемся, восклицаем, что мы совершенно не изменились. Это правда; Гортензия осталась такой же красавицей, ее фарфоровая кожа едва заметно заливается румянцем возбуждения от предстоящего события. Диана, возможно, немного поправилась. Я предполагаю, что кормят, наверное, у мадам де Ледигьер лучше, чем в монастыре. Она неистово кивает и начинает долго описывать пироги, которые повар выпекает специально для нее.

Что ж, мы с удовольствием разглядываем друг друга, не зная, с чего начать. Мне хочется говорить лишь об одном, но нужно подождать. Гортензия наливает нам по чашке шоколада, передает по кругу тарелку с булочками с черничным кремом.

– Сестрички, мы впервые собрались вместе с тех пор, как покинули нашу детскую! – негромко восклицает Гортензия. Кажется, она вот-вот расплачется. В последнее время она стала слезливой и чувствительной, говорит, что это из-за приближающегося замужества.

– А помните, – продолжает Диана, – как мы раньше сидели за столом и кормили наших животных из Ноева ковчега? Помните торт с фруктами, который повариха пекла по нашей просьбе?

– И как мы собирали смородину, чтобы накормить животных!

– Больше всего они любили шкурку апельсина, – радостно добавляет Гортензия, вспоминая наши детские забавы. – Я боялась кормить их изюмом. Помните, как от изюма у Полины пощипывало горло? А если и у львов тоже так будет?

– А кошки! – восклицает Диана. – Живые кошки, а не деревянные. Помните Лу-Лу и Пу-Пу? Как мы пеленали их котят?

– Ох, да! А помнишь, Марианна, когда ты спасала мышей и держала их в коробочке у огня, подальше от кошек?

Я слегка махнула рукой – сестры явно забыли о моих небольших экспериментах.

– Марианна, – мягко произносит Гортензия, жестом веля служанке взять горшочек с шоколадом и подогреть его, – почему ты не делишься своими воспоминаниями?

Я пожимаю плечами:

– Я была маленькой, ведь мне едва исполнилось двенадцать, когда мы разъехались.

– Уже достаточно взрослая, чтобы помнить, сестричка! Помнишь, как мы все спали вместе в одной кровати в ту ночь, когда загорелась детская?

Вместо этого я говорю:

– Мне кажется, что мы должны поговорить о них.

Повисает молчание, Диана нервно хихикает. Нам слышно, как тетушка о чем-то разглагольствует, наверное, беседует с адвокатом, и я улыбаюсь, вспоминая, как она вела дела с матушкой ЖБ перед моей свадьбой. Она словно волчица, оберегающая своих волчат; мне кажется, что нам повезло, что у нас такая тетушка. Но я удивляюсь, как можно спорить из-за такой ерунды, ведь приданого Гортензии в 7500 ливров хватит лишь на пару лошадей и банкет на двадцать человек.

– О них? – вежливо вопрошает Гортензия, вытягивая губки и рассматривая свою булочку.

– О Полине и Луизе, – дерзко отвечаю я. – О наших старших сестрах. И любовницах короля.

Гортензия выглядит опечаленной. Диана опять хихикает.

Я радостно смеюсь – здесь можно посплетничать всласть, что совершенно невозможно в Бургундии. И мне это нравится. Гортензия обхватывает голову руками и начинает причитать:

– Ах, мне очень повезло, супруг любит меня, в противном случае он никогда бы не согласился на мне жениться.