Сестры из Версаля. Любовницы короля

У меня не хватает ни денег, ни смелости, чтобы отправиться посмотреть мир, как я всегда мечтала. Если бы я отправилась путешествовать, то в первую очередь поехала бы в Англию посмотреть Лондон, а потом к диким берегам Ирландии. Затем я бы отправилась в Канаду, чтобы увидеть бескрайние просторы, краснокожих дикарей и удивительных животных. Следующей была бы Греция, где я поклонилась бы месту, в котором родился Аристотель. А далее я отправилась бы на остров Ява, изучать мир специй, а затем… Боже, на свете еще столько чудесных мест!

Вдовство – единственное время в жизни женщины, когда она обретает немного свободы, но мне остается одно: вернуться в Париж, в дом к тетушке Мазарини. Если бы у меня был сын, то замок и титул остались бы мне, а я оказалась бы в самом завидном положении: молодая вдова и при деньгах. ЖБ не был богат, но его денег хватило бы, чтобы жить здесь независимо.

Но детей нет, а значит, и мне нет места у Турнелей. Мне придется уехать, оставить и Гарньера, и сад с пряностями, и мою любимую библиотеку. Я пишу тетушке, Гортензии, адвокату отца в Париже. Последний тут же приезжает, как только становится ясно, что внутри меня нет маленького ЖБ, и начинает вести с этой свиньей Блампиньоном переговоры о возврате моего приданого. Мое жалкое приданое – это все, что у меня есть в этом мире.

Как я и ожидаю, приезжает Гортензия. Я очень ей благодарна, потому что знаю, как она не любит путешествовать. Она приезжает в экипаже, который и отвезет меня назад в Париж.

– Сестричка!

Прошел почти год со дня ее свадьбы, и она стала еще красивее, чем прежде. Щечки розовые, глазки блестят.

– Отлично выглядишь, – говорю я.

Она улыбается, от ямочек на щечках становится еще краше.

– Спасибо, сестричка. Ты тоже, ты тоже отлично выглядишь. – Она хмурится. – Ты не скорбишь по ЖБ?

В своих письмах к ней я всегда играла роль довольной жизнью молодой жены, но теперь мне нет нужды притворяться. Последние недели лишили меня запаса притворства. Муж умер, и его уже не вернешь. Я буду по нему скучать… но не слишком. Боюсь, я осталась такой же холодной. Пожимаю плечами:

– Я очень редко его видела.

– Я сама за год видела Франсуа всего пару раз, – возражает Гортензия, – но это не мешает мне любить его и скучать по нему… – Она закатывает глаза.

– Не у всех такая любовь, как у тебя, Гортензия, – нетерпеливо возражаю я. Может быть, со стороны кажется, что я завидую, но это не так. Видела я этого Флавакура.

– А ты не… – Гортензия многозначительно смотрит на мой живот. Мы одни, Гортензия – моя сестра, мы обе замужние женщины (одна замужем, вторая – вдова), и тем не менее она не может заставить себя задать мне прямой вопрос: «Ты беременна?»

– Я не беременна, – дерзко отвечаю я.

Гортензия едва заметно морщится. Едва заметно.

– Ох, сестричка, мне так жаль.

– Я уже смирилась.

– Это ничего не меняет. Я приехала, чтобы забрать тебя домой.

– Домой? Вряд ли тетушкин дом я смогу назвать своим.

Гортензия сбита с толку.

– Но это наш единственный дом. Куда же ты поедешь?

– Мне ехать некуда, – отвечаю я. То, что мне кажется пустой тратой сил, для Гортензии – священный долг.

Что я привезу из Турнеля? Что мне взять с собой, чтобы напоминало о проведенных здесь шести годах? Мои воспоминания о ЖБ. Добрые воспоминания о времени, проведенном вместе.

Вместе со своей одеждой и воспоминаниями я забираю сборник пьес Мольера, все тома книги «Артамен, или Великий Кир»[16] и пару научных книг из библиотеки. Ни мадам Коричневые Зубы, ни господин Пот не похожи на заядлых читателей. Коричневые Зубы испытывает мое терпение, входя в мою комнату под любым предлогом и устраивая спектакль. Она делает вид, будто хочет помочь мне уложить вещи, хотя я точно знаю, что ее интересуют только мои украшения. Она пытается понять, что было в замке, а что я привезла из отчего дома Майи-Нель. У нее есть целый список из архива, который достал по ее просьбе адвокат, однако она не может по описанию узнать вещи, лежащие у меня в шкатулках.

Не знаю, стоит ли оставлять украшения, подаренные мне ЖБ, но я не стану отдавать их, если только меня прямо не попросит об этом их пронырливый стряпчий. В итоге я упаковываю их все, оставляя только нитку черного жемчуга, который мне никогда не нравился. Я знаю, что никто скандала поднимать не будет: зачем ссориться из-за горстки драгоценностей, если на кону настоящий приз – замок и титул?

За несколько дней до отъезда я впадаю в глубокую депрессию. Мной овладевают апатия и усталость, все кажется бессмысленным. Что значит наша жизнь? И что главное? Мы все равно умрем.

ЖБ упокоился в маленькой церквушке недалеко от замка. Я часами сижу рядом с ним в ледяном склепе семейства Турнель, жалея, что он такой холодный. Я читаю имена его умерших родственников. Елизавета-Шарлотта – умерла в двадцать два. Мадлена-Анжелика – умерла в семнадцать. И мой ЖБ – умер в двадцать два года. Все они такие молодые. Однажды я тоже умру. И разве будет иметь значение, чем я занималась при жизни?