– Анна? – Я мчусь по коридору, отчаянно надеясь, что она еще не ушла. – Анна!
– Да-да? – Она уже на выходе из конторы, придерживает дверь затянутой в перчатку рукой; шерстяное пальто застегнуто на все пуговицы.
– Мне надо бежать, кое-что случилось. Я бы ни за что не стала срывать тебе планы, но это так важно, что… В общем, очень тебя прошу: поговори с волонтерами, а? И потом еще надо будет все запереть на ночь…
– Да, но я… – Она недоуменно показывает на темную парковку. Мы после того случая со взломом попросили Дерека установить прожектор, однако там обнаружились какие-то проблемы по электрической части.
– Да-да, понимаю. – Я цепляюсь за конторку обеими руками. – Ты уже собралась, но это страшно важное дело, понимаешь? В долгу не останусь, обещаю.
Анна оглядывает меня с ног до головы, затем, грустно поджав губы, вздыхает.
– Ладно. Только учти: если завтра с утра я не обнаружу на своем столе тортик или что-то в этом духе, – говорит она, расстегивая пальто, – я тебя в покое не оставлю. Так и знай!
Глава 48
К дому я подъезжаю в восемь сорок; дыхание сбилось, я вся мокрая от пота. Никаких чужих машин не видно, саму Ал тоже, поэтому я приставляю велик к боковой стене и прохожу внутрь через кухню. Дверь цепляется за груду скопившейся почты; я все сгребаю в одну стопку, затем запираю замок на два оборота. Обхожу дом, проверяя, закрыты ли окна, задернуты ли шторы, затем возвращаюсь на кухню и устраиваюсь на стуле, чтобы разобрать почту. Ничего особенного: реклама да коммунальные платежки. Мусор швыряю в корзинку, счета кладу на сервантную полочку и вновь смотрю на часы. Восемь пятьдесят. До появления Ал есть еще десять минут. Опять усаживаюсь, гляжу на мобильник; нет ни входящих, ни эсэмэсок, ни уведомлений о новой почте на «Фейсбуке».
Облокачиваюсь на кухонный стол, кладу подбородок на сплетенные пальцы и в таком виде сижу, пялюсь на дверь. Ступни беспрерывно отбивают чечетку на кафельном полу. Вновь смотрю на часы – 8:52 – и встаю, чтобы поставить чайник. Кладу пакетик в кружку, думаю секундочку, вынимаю его и тянусь за бутылкой красного вина. Штопор успевает углубиться в пробку до половины, когда я и на вино машу рукой. 8:57. Еще три минутки.
Прокручиваю список телефонов, пока не добираюсь до Армстронга. Ал слезно просила не звонить в полицию, однако не объяснила причину. Потому что боится, как бы Дейзи не написала на нее заявление? Но ведь здесь ее быть не должно, Ал приедет в одиночестве. Или как? Она сказала, что Дейзи жива, просила не вмешивать полицию и пообещала все рассказать при встрече. Будет ли с ней Дейзи или нет, ничего не говорила. Я поднимаюсь, подхожу к раковине и заглядываю в щель жалюзи. Вижу лишь собственное отражение в стекле. На улице такая тьма, что и конца подъездной дорожки не разглядеть.
Должно быть, за сообщениями стоит все-таки Дейзи. Но почему сейчас? Зачем надо было ждать пять лет? Очень все это странно, даже если предположить, что она выжила-таки после того падения. Если только Ал не врет. Ведь насчет прессы она не сдержала слово, да и про мои антиневрозные таблетки тоже что-то темнит, мол, это наверняка Линна подстроила, чтобы мы с ней рассорились. А если дело обстояло совсем по-другому?
Смотрю на часы. 9:02.
Решаю ждать до 9:10, затем набираю номер Ал. Мой звонок принимает автоответчик.
– Ал, привет, это Эмма. Хотела узнать, как ты там, не заблудилась ли. Если что, позвони.
Кладу мобильник на стол, иду к раковине и вновь пытаюсь хоть что-то разглядеть сквозь щели жалюзи. На меня смотрит моя же встревоженная физиономия.
В 9:20 открываю парадную дверь, прохожу до конца подъездной дорожки, осматриваюсь вправо-влево. Дорога пустынна и тиха, если не считать шуршания ветра в кронах и далекого крика дикого голубя. Стою возле ограды несколько минут, поеживаясь в своей безрукавке, глядя в темноту, ожидая, что вдали вот-вот блеснут фары, затем разворачиваюсь и бреду обратно к дому – и лишь сейчас замечаю, что в ночное небо бьет какой-то мутный столб, затемняя звезды. На секунду прихожу в замешательство, потому что железная дорога проходит к югу от поселка, а не к северу, но тут меня пронзает догадка. Это вовсе не пар от мощного локомотива, а дым. Плотный, жирный, удушливый дым, который может издавать только горящее здание. В той стороне, где находится наш приют.