Сестры лжи

Сарайчики с различными кормами превратились в исполинские костры, бьющие жирным, черным дымом и засыпающие всю территорию белыми от жара углями и пучками пылающей соломы. Похожие костры, только поменьше, горят в каждой из псарен, куда кто-то затащил пару тюков соломы, накрутил из нее факелов, поджег и побросал в конуры, где огонь перекинулся на подстилки с игрушками. Собаки попрятались внутри; теперь они царапают двери, лают, носятся туда-сюда или, напротив, забились в угол, откуда таращатся громадными, перепуганными глазами. Приходится вытаскивать их наружу за ошейники. Я бегу по внутреннему коридору, прикрывая рот и нос подолом рубашки, а другой рукой распахиваю конуры: одну за другой, дверь за дверью. Выпущенные собаки мешаются под ногами, визжат, прыгают друг на дружку, отчаянно пытаясь первыми выскочить на чистый прохладный воздух. Схватив пару щенков, я гоню особей покрупнее к распахнутой главной двери псарни, откуда мы хором выплескиваемся на дворик. Теперь бегом в кошатник; он расположен значительно дальше от горящих сарайчиков и поэтому не затронут огнем, однако мои собаки до того обезумели, что я решаю первым делом вывести их в поле. Сюда, во-первых, пожару не добраться, а во-вторых, нет опасности угодить под колеса пожарной техники. Пока я бегу мимо вольеры, слышу отчаянное скрипение Фрэнки, который так и рвется наружу.

– Я за тобой вернусь! – кричу я, проносясь рядом. До ворот на поле не больше полусотни метров, я еще успею за ним. Не могу не успеть. Фрэнки чуть ли не визжит, когда я скрываюсь за углом, где вдруг замираю как вкопанная. А в самом деле, есть ли время? Воздух уже наполовину состоит из дыма. Если мне даже здесь, на проходе, трудно дышать, то каково приходится сейчас ему…

Он вновь визжит; всё, я обязана вернуться.

И тут у меня волосы встают дыбом: потому что визг тянется и тянется – безумный, сверлящий звук.

О нет, это не Фрэнки. Так может кричать только человек.

* * *

Жар бьет по мне, едва я оказываюсь за углом. Хлев успел заняться огнем: вся правая сторона и полкрыши охвачены пламенем; Билл с Бобом носятся по своему крошечному дворику, с разгона бросаясь на ограду и даже поддевая щеколды пятачками. Опередив меня, собаки заходятся лаем на хлев, и если я теперь выпущу кабанов, как минимум Джек и Тайсон на них накинутся. Впрочем, меня волнует благополучие вовсе не здешних пленников, а моих боевых псов. Наши полудикие вепри разнесут их в клочья, я даже моргнуть не успею. По счастью, собаки следуют за мной, когда я добегаю до ворот и распахиваю створки настежь. Вся свора устремляется в густые высокие заросли травы, пьянея от неожиданно выпавшего счастья: полнейшей свободы. К моменту моего возвращения к Биллу с Бобом у меня под ногами крутятся лишь Ива, Винни да Стелла. Что-то страшно трещит над головой, пока я вожусь с засовами; мигом позже проваливается часть крыши. Раздается очередной визжащий вопль, который режет мне сердце, – на той стороне в клубах дыма я вижу невысокую темную фигурку, которая изо всех сил бьется о закрытую дверь хлева.

– Линна! – дергаю я очередной засов. Он давно заржавел и еле поддается, да и пальцы у меня дико трясутся. – Линна!

Собаки возбужденно прыгают у моих ног, Билл с Бобом сами визжат, добавляя шума.

– Линна!

Вновь что-то трещит, затем ухает, и боковая стена хлева заваливается в пламя, которое, словно обрадовавшись, еще сильнее бьет в небо. Загнанный в ловушку человек опять заходится криком, пронзая им меня насквозь. Это вопль гнева, ужаса, отчаянья. Я дергаю засов и так, и эдак, ни на миг не сводя глаз с темной, ломкой фигурки, что тянет ко мне руки изнутри.

Ну давай же, давай, давай!

Створка наконец поддается – и меня едва не сметают с ног кабаны; я еле устояла, в последний миг вцепившись в ограду.

Вселенная словно затихает, когда я вскидываю руку к глазам, защищая лицо от жара, и делаю шаг ближе к хлеву. Собаки бросают лаять, кабаны разучились хрюкать. Линна прекращает орать, а у меня уже не ходят ноги.

Именно она, Линна, пыталась меня переехать. Насмерть. Засыпала зловещими посланиями. Подожгла мой приют. Ее не волнует, погибнут ли животные; ей главное – сделать плохо лично мне.

Я пячусь, следя за танцами и прыжками пламени. Его языки разукрасили кровлю алыми, оранжевыми, синими, желтыми, белыми сполохами. Это почти живопись; я свидетель ожившего вихря красок. Линна, полускрытая клубами дыма, тянет ко мне руки. Почему я должна ее спасать? Это она настроила против меня Дейзи. Она подзуживала Фрэнка. Толкнула мою руку в огонь. Я делаю очередной шажок назад. Если б не она, если б не ее уговоры отправиться в Непал, Дейзи до сих пор была бы жива. Моя лучшая подруга потому и погибла, что Линна нами манипулировала. На па́ру со своим братцем взяла на вооружение наши глубинные страхи и сожаления. Они оба пытались нас сломать, восстановить друг против друга…

Трещат остатки крыши, Линна опять визжит. Я не могу так просто уйти. Если я брошу ее погибать, то сама окажусь ничем не лучше.