Сестры Марч (сборник)

« Декабрь .

Милая моя Бет,

похоже, этот пассаж получится несколько сумбурным, поэтому давай я адресую его тебе. Расскажу кое-что о моей новой жизни, – ничего особенного, но довольно забавное, так что повеселись и порадуйся со мной вместе.

Помнишь, маленькая Эми однажды сказала вместо "геркулесовы подвиги" "геркуланомовы подвиги"? Так вот, я тоже совершаю геркуланомовы подвиги на педагогическом поприще. Взращиваю умственно и духовно юные побеги, пытаясь повернуть каждую веточку в желаемом направлении. Признаюсь, с девчурками Кирк мне не так интересно заниматься, как с Эмилем и Францем, – смесь немецкого и американского духа породила их неповторимый темперамент. Но и в отношении девочек я исполняю свой долг, и к тому же они меня любят.

В субботу мы всегда замечательно проводим время. Если погода хорошая, все детское общество пансиона выходит на прогулку, как в школе, а мы с профессором следим за порядком. Я безмерно люблю такие дни.

Мы очень сдружились с профессором, и, знаешь, я стала брать у него уроки немецкого. Впрочем, этому предшествовали некоторые забавные обстоятельства. Расскажу обо все по порядку. Однажды я проходила мимо комнаты Баэра, и миссис Кирк, делавшая у него в это время уборку, окликнула меня.

– Ну и "порядок" у него! Ты когда-нибудь такое видела? Недавно я дала ему шесть носовых платков, и вот сейчас перевернула все вверх дном и ни одного не могу отыскать.

Да уж, действительно "оберлогово"! Все вперемешку: бумаги, книги, пенковая трубка, флейта… Тут же клетка с птичкой, не раз попадавшей в лапы коту, коробка с белыми мышами, а по всей комнате раскиданы бумажные кораблики и другие знаки присутствия мальчишек, которые его буквально поработили.

Три платка после долгих поисков все же удалось обнаружить: один был засунут между прутьев птичьей клетки, другой служил перочисткой, а третий, уже полуобгоревший, – прихваткой.

– Ну что за человек! Я уверена, что остальные три пошли либо на бинты, либо на паруса корабликам, либо на хвосты воздушным змеям. И я не могу его ругать – он такой добрый, так любит этих ребят, которые вконец его замучили. Мне ведь самой стыдно, что у него такой вид. Я даже готова взять на себя его хозяйство – постирать, починить. Но он сам почему-то никогда не дает мне своих вещей. А я не могу каждый раз вот так у него копаться. Неудивительно, что его одежда оказывается в плачевном состоянии.

После этого разговора я решила, что возьму на себя стирку и починку вещей Баэра. Он ведь так добр ко мне: приносит с почты письма от вас, разрешает пользоваться своей библиотекой.

Пока миссис Кирк продолжала уборку, я успела надвязать носки, которые он испортил своей штопкой. Мы решили ему ничего не говорить, а он по рассеянности ничего не замечал, но вот на прошлой неделе он меня "поймал".

Когда я нахожусь в детской, Тина часто вбегает и убегает, оставляя дверь в гостиную открытой. И я решила этим воспользоваться – стала слушать уроки, которые он дает своим ученикам. В один из таких дней сидела я у двери, заканчивала вязать носок, заодно пытаясь понять объяснения профессора новой ученице, бестолковой не меньше меня. Потом она ушла, и я решила, что он тоже. И вот сижу я, раскачиваюсь в кресле-качалке, спрягаю немецкий глагол и слышу какой-то шорох. Поднимаю глаза – вижу Баэра, который стоит в дверях, посмеивается и делает Тине знаки не выдавать его.

Я встала и стою в растерянности, не зная, что ему сказать.

– Так вот оно что! Все собирался прийти к вам с повинной, что иной раз я за вами подглядываю. Но оказывается, и вы не остаетесь в долгу!.. Что же вы не сказали, что хотите учить немецкий?

Я покраснела, стала говорить, что он и без того слишком занят, а мне языки даются плохо.

– Мы найдем у меня фремя, а у фас способности! Я же должен чем-то оплатить свой долг, – и он указал рукой на мою работу. – А то добрые женщины думают, будто я до такой степени слеп, что ничего не фижу, ничего не соображаю и мне кажется, что дыры сами затягиваются, пуговицы самостоятельно пришиваются и шнурки без чьей-либо помощи срастаются. Но у меня есть глаза, и я фижу многое. У меня есть сердце – и я фас благодарю. Итак, или я даю фам уроки, или запрещаю фам все это делать!

Ну, я, конечно, с радостью ухватилась за столь прекрасную возможность. Я взяла у него уже четыре урока. С грамматикой у меня скверно, порой он смотрит на меня, едва скрывая отчаяние. Я даже не знаю, смеяться мне или плакать.

Однажды я уже готова была собрать свои бумаги и, попросив у него прощения, отказаться от занятий, как вдруг он обратился ко мне, радостный и сияющий, словно я добилась каких-то невероятных успехов:

– Мы попробуем по-другому! Этот скучный учебник мы забросим в угол за то, что он доставил нам огорчения, а взамен возьмем вот эту маленькую сказку.

То был немецкий перевод сказки Андерсена. Как же я старалась. Спотыкалась на длинных словах, исправляла саму себя, начинала все снова. И когда я закончила первую страницу, он зааплодировал!

– Карашо! Теперь послушайте, я сам почитаю дальше.

Он с таким выражением читал мне "Стойкого оловянного солдатика" и так старательно выговаривал слова, что я и смеялась, и плакала в тех местах, где это подобает. Хотя и половины не понимала.

Такой способ обучения мне больше подходит. Я глотаю грамматику в сказке, как горькую пилюлю с ложкой меда. Мне захотелось сделать ему подарок на Рождество. Посоветуйте что-нибудь вместе с мамой.

Я рада, что Лори занялся делами, бросил курить и стал отращивать волосы. Я вижу, Бет, что ты лучше меня справляешься с ним. Я не ревную. Только боюсь, что ты сделаешь из него святого, а ведь мне были симпатичны его маленькие грехи и слабости ничуть не меньше, чем его хорошие черты. Читай ему иногда мои письма. Мне некогда писать каждому в отдельности. Я так счастлива, милая Бет, что тебе лучше».