Сестры Шанель

Габриэль понимала, что этот день однажды наступит, но все равно была потрясена. Бой долго колебался, утверждала она, но в конце концов принял решение. Она переехала из квартиры на авеню Габриэль несколько недель назад. Ее новая подруга, несколько необычная светская львица Мися Серт, женщина, которую Эдриенн считала назойливой, помогла ей найти квартиру с видом на Сену и Трокадеро и с комнатой для Андрэ, где он мог разместиться на каникулах. А также дворецкого и горничную. Чтобы заполнить новое пространство, Габриэль перевезла коромандельские ширмы, хрусталь и талисманы, книги в кожаных переплетах и мягкую бежевую мебель. Но даже среди своих старых вещей она казалась потерянной, словно не находила себе места.

Однажды в воскресенье днем я принесла ей омлет из ее любимого пивного ресторана.

– Тебе надо поесть, – сказала я ей в спину, но она только пожала плечами, даже не обернувшись.

Она сидела на диване в гостиной, глядя в окно на изгибающуюся внизу реку; солнце отражалось от барж, которые тихо скользили мимо. Терьеры Пит и Поппи, которых Бой подарил ей незадолго до расставания, свернулись у ее ног.

– Было время, когда я думала, что действительно стану миссис Артур Кейпел, – призналась она. – Потом я убедила себя, что он вообще ни на ком не женится. Наша любовь была такой необыкновенной! Мы были вместе, потому что хотели быть вместе, и это лучше, чем брак, более священно. – Она повернулась ко мне, слезы текли по ее лицу, тихие слезы. – Нинетт, – прошептала она, – я больше не знаю, кто я.

Ее слова удивили меня. Я точно знала, кто она.

– Посмотри на себя. – Я села рядом, взяв ее руки в свои. – Посмотри вокруг. Разве ты не видишь, что весь мир знает, кто ты! Ты больше не бедная маленькая сиротка.

Скучал ли Бой по юной Габриэль, которая смотрела на него снизу-вверх? Ловила каждое его слово? О которой нужно было заботиться? Сестра рассказала мне о его реакции, когда она отдавала ему последний чек, закрывающий долг: «Я думал, что подарил тебе игрушку. На самом деле я дал тебе свободу. Он был задумчив».

Возможно, именно это в первую очередь разглядел Бой в мисс Уиндхем. Кого-то, связанного традициями и общественными правилами, кого-то, кто не сможет легко упорхнуть на свободу.

Мы, безусловно, могли. Нас ничто не сдерживало. Внезапно мне захотелось встряхнуть сестру, встряхнуть себя. Меня переполняло чувство гордости. Война с Германией все еще продолжалась, но наша война закончилась, та самая, которую мы вели с самого рождения, с того момента, как монахини объявили, что в лучшем случае мой удел – быть женой пахаря, а Габриэль – работать швеей. Мы победили. Мы были так заняты, что не успели ничего заметить. Мы стали теми, кем хотели, вопреки всему, что навязывал нам мир.

Подумай об élégantes, сказала я ей, о светских дамах и сливках общества, об актрисах и дамах полусвета, которые стремятся с тобой познакомиться, носят твои модели и даже стригутся, как ты. Никто не хотел выглядеть, как Поль Пуаре, мадам Вионне или Чарльз Уорт. Все подражали Габриэль. Она сама была своим лучшим творением.

– Мужчины приходят и уходят, Габриэль. Бой может жениться и не раз. Но ты, ты – Коко Шанель, и это неизменно.

К тому времени, как я закончила говорить, она уже не плакала. Ее губы были крепко сжаты.

– Спасибо, – проговорила она. – Не думаю, что когда-либо говорила тебе это. Спасибо, Нинетт. Меня бы здесь никогда не было и ничего этого не случилось бы без тебя.

Мы были сестрами. И мы заботились друг о друге.

ШЕСТЬДЕСЯТ СЕМЬ

В ноябре немцы капитулировали. Кайзер отрекся от престола. Пушки замолчали. Война с Германией закончилась.

В Париже бульвары кишели людьми, как и четыре года назад, когда объявили мобилизацию. Но теперь патриотическая решимость сменилась ликованием. Вокруг солдат толпились французские девушки, обнимая их, осыпая поцелуями. Я наблюдала издалека. В последний раз, когда весь город вышел на улицы, я была с Лучо.

В течение нескольких дней, пока продолжались парады и празднества, я искала его повсюду. Каждый раз, когда видела группу солдат, каждый раз, когда мимо проходил офицер, каждый раз, когда открывалась дверь и входил человек…

Его не было нигде, и он был везде. Когда я выходила из «Ритца», сидела на скамейке в Тюильри, гуляла вдоль Сены. На террасе «Кафе-де-ля-Пэ» он прятал лицо за свежим номером «Фигаро». Только это было не его лицо. Раз за разом – не его лицо. Я попыталась завернуть воспоминание о нем в коричневую бумагу, перевязать бечевкой и спрятать в глубине шкафа в Парке Монсо вместе со всем остальным. Но я не смогла.

В тихой квартире Эдриенн и Морис проводили вместе каждую минуту, наверстывая упущенное. А я каждый вечер куда-нибудь уходила. Уходила, чтобы забыть Лучо. Уходила, чтобы найти Лучо. Может быть, он в кафе «Амбассадор», или в «Максиме», или в «Ля Ротонд» на Монпарнасе. В каждом ресторане, баре и кафе люди пили шампанское, танцевали, заводили любовников. Рэгтайм, который был так популярен до войны, уступил место музыке под названием джаз.