Сетевой

Я закусила удила и упрямо рванула за ним, стараясь держаться к нему как можно ближе.

Вершина горы, на которую мы так упорно лезли, терялась в небе, и это не образное выражение. Я, карабкаясь все выше и выше, уже не стесняясь иногда передвигалась на четвереньках, радуясь, что Павел прет вперед и не видит моего позора. И еще я иногда тайком хватала пригоршню чистейшего горного снега и грызла ледяную крупу, наслаждаясь восхитительной сладостью.

Куртку мне пришлось надеть, потому что ветер в горах оказался тоже ледяным и солнышко в просветах между тучами уже не грело.

Иногда мне казалось, что вершина уже близко и вот сейчас мы залезем на этот уступ, отдохнем и пойдем вниз. Но когда я добиралась до намеченной точки, мне открывались все новые и новые склоны и уступы. Оглядываться назад, вниз, мне было некогда, я шла вперед и вверх, ориентируясь на синюю куртку моего спутника, который, казалось, вообще забыл, что он здесь не один.

Наконец он остановился и явно стал ждать меня, хотя за его спиной я видела, что до настоящей вершины еще далеко. Да, может, это и не вершина вовсе, а там за ней снова откроется перевал и новый подъем. Но когда я таки дошла до него, он сказал, что выше мы, пожалуй, не пойдем, хватит с нас и этого. Я с облегчением перевела дыхание и наконец-то развернулась лицом к подножию горы.

От открывшегося мне вида у меня снова захватило дух. Мне казалось, что я стою если не на макушке мира, то по крайней мере на его лбу. На уровне моего лица были только снежные вершины гор и облака. Я почувствовала себя птицей в полете. До этих вершин было рукой подать, и их было так много вокруг, что весь пейзаж казался мне нереальным, из другого мира.

Павел тоже смотрел на эти горы, и я впервые видела такое выражение его лица. Вечно суровый и угрюмый, сейчас он улыбался, и зеленые яркие глаза его на смуглом небритом лице словно светились. Теперь он казался мне похожим то ли на хищную птицу, то ли на пирата в этой своей бандане и неизменной тельняшке, которая выглядывала из распахнутой на груди крутки. Он с таким довольным видом вдыхал полной грудью этот ледяной горный ветрище, который, казалось, способен был сбить с ног даже его! Мне вдруг пришло в голову, что он радуется так, как будто не залез в черт-те какие дебри, где нога человека если и ступает, то весьма редко, а вернулся домой, куда давно стремился после долгих странствий.

Впрочем, я могла его понять. Ветер, который, казалось, проходит прямо сквозь меня, наполнял и меня какой-то неведомой мне раньше радостью и силой. Я почувствовала себя парусом, и хотелось раскинуть руки, закинуть голову и провыть что-нибудь дикое и радостное.

Внизу, где тоненькой блестящей ленточкой извивалась река, виднелся поселок, в нескольких километрах от которого располагался наш лагерь. Я разглядывала горы, реку, каменистые склоны вокруг меня; заметила, что они покрыты россыпью крупных фиалок. Я легко представила, что вокруг, кроме нас, на сотни километров нет ни одной живой души. И это почему-то не напугало меня, а, наоборот, наполнило каким-то непонятным удовлетворением.

Я вдруг заметила, что Павел уже какое-то время пристально за мной наблюдает, как будто изучает мою реакцию. У меня не было слов, чтобы выразить свои эмоции, поэтому я только широко улыбнулась ему, и он в ответ тоже молча улыбнулся, очень тепло и искренне.

Мы доели остатки шоколадки. Павел сообщил мне, что мы находимся на высоте примерно две с половиной тысячи метров и что это место как-то называется (какой-то перевал с труднопроизносимым названием, которое я сразу же забыла). Я спросила его, пойдем ли мы к вершине. Я передохнула и была готова покорять. Но он ответил, что нам пора вниз, что сегодня вечером намечается шедевральный адмиральский барашек, которого Сергей раздобыл у местных и собирается готовить по какому-то хитрому рецепту, и что мы приглашены (как, впрочем, и вся наша сплавная команда).