Сети города. Люди. Технологии. Власти

На практике эти различия производить сложнее. Ведь самый умный в мире южнокорейский Сонгдо почти 20 лет остается недостроенным, полупустым, перенасыщенным технологиями и дорогим[276]. В умном Торонто освоение публичных пространств цифровыми корпорациями и ограничения на совместное использование данных вызывают протесты жителей[277]. А умная Москва движется в сторону технологического детерминизма и централизованного администрирования, а не прочь от них, как положено идеальному умному городу. Для того чтобы определить вектор этих трансформаций, мы сопоставили столичные целевые программы первого и третьего поколений.

«Электронная Москва», подготовленная в начале нулевых, была ориентирована на развитие конкуренции и демократических институтов, электронную демократию и прозрачность решений, совершенствование строительства и расширение доступа горожан к электронным технологиям[278]. 15 лет спустя в приоритете у программы «Умный город» – обеспечение сквозного централизованного управления, биополитического благополучия граждан (через развитие сетей медицинского мониторинга и автоматизированной диагностики) и контроля за населением (через перевод поведения москвичей в данные)[279].

Обитатели Москвы, которую к 2030 году обещают превратить в «город, управляемый данными», должны стать поставщиками сырья для искусственного интеллекта[280]. Агрегирование данных (в том числе биомедицинского характера) и их использование для обучения нейросетей-управленцев заложено в программу «Умный город». В документе есть упоминание об «умной одежде», которая будет передавать куда следует сведения об образе жизни московского обывателя[281]. Эти данные собираются использовать в работе страховщиков для определения размера страховых выплат. Возможность принимать автоматизированные административные решения с помощью искусственного интеллекта, минуя горожанина[282], оставляет все меньше места для «человека как источника воли»[283] и вызывает тревогу. На фоне кризиса, который переживают в наши дни электоральные институты и политическая сфера в целом, технологическая и технократическая представленность граждан через данные воспринимается как симптом утраты политической представительности[284]. Балансируя между обеспечением Wi-Fi покрытия[285] и автоматическим распознаванием лиц[286], между доступом и контролем, московское правительство делает свой выбор уже сегодня.

Сергей Собянин отказывается от позиции технологического детерминиста ровно для того, чтобы эту позицию утвердить: «Разумеется, цифровая трансформация – не панацея и не золотой ключик для решения всех городских проблем. „Цифра“ не отменяет необходимость строительства новых домов, дорог, школ и поликлиник. „Цифра“ лишь помогает, но не заменяет учителя и врача. Но именно благодаря „цифре“ во многих сферах мы можем добиться того, что раньше считалось невозможным, – обеспечить социальное равенство, когда все москвичи независимо от места проживания получают множество качественных услуг»[287].

Готовность выявить, измерить и искоренить сервисное неравенство с помощью новейших платформ и алгоритмов по своей сути является технократической[288]. Наряду с обертонами цифрового капитализма[289] или гибридного социального государства, не принимающего в расчет граждан, которые не пользуются цифровыми гаджетами, мы различаем в московской технократии след советских инженерных утопий. Начиная с плана ГОЭЛРО в СССР раз за разом решали важнейшие социально-экономические проблемы и строили коммунизм с помощью крупных научно-технических программ[290]. Да и технологически опосредованное светлое будущее уже наступало в стране победившего социализма в 1950–1960‐е годы, когда ожидания от новой техники были особенно велики[291].

В рапортах чиновников и журналистов об успехах российской столицы, по очередным цифровым показателям оставившей «Лондон и Нью-Йорк далеко позади»[292], проступают и глобальная конкуренция, и пропагандистская состязательность, доставшаяся новой Москве от времен, когда в Советском Союзе «догоняли и перегоняли Америку»[293]. В последние годы рапортуют все чаще. В 2017 году – о том, как Москва вошла в пятерку мировых лидеров по готовности к переходу к smart city, попала в топ-10 по скорости интернета и была на втором месте по его доступности. В 2018‐м – о том, как она лидировала в рейтинге ООН по уровню развития электронных услуг в столицах. В 2019‐м – как заняла первое место по использованию каршеринга и вошла в первую десятку по использованию систем видеонаблюдения, уступив дюжине китайских мегаполисов, Лондону, Атланте и Чикаго[294].