Сети города. Люди. Технологии. Власти

Чтобы не брать на себя экономические обязательства, московские власти избегали и самого слова «карантин», и объявления чрезвычайного положения. А потому изобретали непрямые, частично мобилизационные и не до конца чрезвычайные способы действия в «ситуации повышенной готовности». Градоначальник обращался к горожанам с увещеваниями в личном блоге, множились штрафы, на улицы возвращалась санитарная пропаганда[309]. Жанр самоизоляции был неопределенным, а ее границы – четкими. Без кода и штрафа выносили мусор, ходили за продуктами или лекарствами, выгуливали питомца в радиусе 100 метров от дома[310]. С 15 апреля ввели 16-значные QR-коды для поездок по городу[311]. Полицию и таксистов мобилизовали для проверки электронных пропусков[312]. К концу месяца инфицированных и контактных москвичей, находящихся на домашнем карантине, обязали установить приложение «Социальный мониторинг» (далее – СМ)[313]. С 12 мая действовал «масочно-перчаточный режим»[314]. С конца мая – прогулки по расписанию. В преддверии голосования по поправкам в Конституцию самоизоляцию (не)ожиданно отменили. Обещали контролировать соблюдение социальной дистанции на террасах кафе с помощью дронов[315], но так и не привели угрозу в исполнение. Впрочем, и без этой меры использование цифровых технологий для осуществления пространственного контроля за локализациями, перемещениями, дистанциями было приоритетным технополитическим выбором московских властей[316].

По данным Международного центра некоммерческого права (ICNL), 80 стран отреагировали на «первую волну» пандемии введением чрезвычайных мер[317]. Выбор тех, кто предпочел цифровые инструменты, не располагая надежными доказательствами их эффективности[318], не был очевидным[319]. Его сделали те, кто обладал технократическим воображением и инфраструктурами[320]. В их числе – московская мэрия.

От администрирования карантина в мегаполисах Европы и Северной Америки московскую систему отличало принуждение горожан и контролеров к использованию цифровых инструментов. В Нью-Йорке, где с 12 марта ввели режим чрезвычайного положения[321], специальные цифровые технологии не использовались, как и в Лондоне, где долго не принимали радикальных мер в расчете на британский путь и формирование естественного иммунитета. В Берлине, где к тотальным инфраструктурам датафикации относятся критически, разрешили прогулки на социальной дистанции и ограничились напоминанием о необходимости иметь при себе идентификационные карты с биометрическими данными[322]. В Париже, где ограничения были строже, изоляция длилась два месяца. Первое время ее поддерживали старыми методами – перед выходом из дома парижане от руки заполняли бланки с данными о маршрутах[323].

При выработке протокола цифровизации в 2018 году российская столица ориентировалась на опыт Сингапура[324]. Но не в ковидные времена. Московский цифровой менеджмент пандемии не походил на Сингапур, где мобильное приложение TraceTogether[325], использующее технологии горизонтального обмена данными через Bluetooth, по сути, работало как распределенная система ответственной гражданской навигации. И отличался от Сеула, где городские власти избежали введения карантина, избирательно фиксируя треки инфицированных граждан с помощью данных о геолокации от мобильных операторов, банковских транзакций и транспортных карт[326]. Судя по способам агрегации данных, их адресации и степени анонимизации, московские QR-коды обнаруживали дальнее сходство с китайским Alipay Health Code[327] – решением, разработанным группой компаний Alibaba в контакте с государственными структурами. С 11 февраля это приложение устанавливали жители Ханчжоу, а после отмены жесткого карантина – еще 200 городов Китая. На основе закрытого алгоритма Alipay генерировал индивидуальные «коды здоровья» и регулировал доступ горожан в публичные пространства[328]. В отличие от статичного электронного пропуска москвича «код здоровья» менял свой статус и цвет с разрешительного зеленого на запрещающий красный, а приложение обменивалось данными с полицией без ведома владельца смартфона[329].

Юнь Ван Сонн с коллегами считают Covid-19 первой эпидемией в истории человечества, к которой страны с развитой цифровой инфраструктурой подошли с готовыми инструментами сдерживания. Но только Южная Корея и Тайвань использовали в полной мере возможности новых технологий[330]. Китай, предлагающий свои электронные решения международному сообществу, соавторы не упоминают[331]. Россию – тоже.