Требования, сформулированные потребителями, полны гражданского негодования. Пользователей СМ возмущает необходимость и невозможность доказывать свою невиновность; раздражает дискомфорт, вызываемый программным кодом; смущает качество инструментария, предназначенного для цифрового администрирования; тревожат инкарцерация в собственном жилище («мы не в тюрьме и не в больнице») и ограничение гражданских свобод. Приложение называют «тоталитарным», а среду его использования – «электронным концлагерем». Для того чтобы сделать такие выводы, кому-то достаточно первых часов взаимодействия с СМ, а кому-то – полного цикла самоизоляции. При этом гражданин, если он пробуждается в пользователе СМ, уязвлен и затронут дисфункциональностью гибридного устройства куда сильнее, чем потребитель, откликающийся, пусть и не без раздражения, конкретными предложениями на отдельные дефекты: «Во-первых, это издевательство! Это ущемление прав человека! Вторжение в частную жизнь! Во-вторых, нельзя было продумать хотя бы какой-то отчет о принятой фотографии?!» В ходе контакта с дефективным приложением гражданская позиция актуализируется в неразрывной связи с позицией раздраженного потребителя, выступая в качестве ее расширения, дополнения, обобщения или эффекта политической возгонки: «Вставать к 9 утра, серьезно? И вот на это идут мои налоги? Не знаю, как вы, а я за действующую власть голосовать не буду»[409]
.В тексте «Умного города – 2030» есть упоминание о том, что в 2018 году 5 тысяч жителей столицы приняли участие в опросе, приуроченном к разработке этой целевой программы: «Больше всего москвичи ценят цифровые технологии за экономию времени, доступность услуг с любых устройств в любое время и простоту навигации»[410]
. Приоритетной сферой для интенсивного применения цифровых технологий 62 % опрошенных назвали медицину. И только 4 % высказали озабоченность влиянием технологий на свою жизнь, опасаясь «сбоев и ошибок в работе цифровых сервисов»[411]. Если бы этот опрос проводился в 2020 году, а его участников набирали из числа горожан, «оштрафованных за то, что заболели», результат, очевидно, был бы иным. И дело здесь не только в том, что негативные аффордансы самоизоляции вынудили москвичей в корне пересмотреть свои позиции по вопросу о цифровом городе. Сбои в работе СМ деавтоматизировали – и, как следствие, политизировали – взаимодействие горожанина с алгоритмически опосредованной властью.Основанием для использования этого мобильного приложения стала асимметричная технократическая логика – недоверие администратора к недисциплинированным москвичам, сочетающееся с доверием к алгоритмам и данным с мобильных устройств. Сергей Собянин продемонстрировал ее в действии, когда сказал, что без СМ «реально заболевшие люди ходили бы по улицам, магазинам»[412]
. Возможно, мизантропические предположения градоначальника о ненадежной природе московского человека верны. Не менее вероятно, что мечты технократов из мэрии могли бы сбыться, работай приложение без сбоев и безосновательных штрафов, будь его интерфейс адаптирован под человека, хворающего и скверно себя чувствующего. И тогда бы электронная технология обеспечила повышение качества жизни москвича, находящегося на домашнем карантине, скрыв за интерфейсом комфорта и недоверие власти, и процесс замещения индивида данными.Незаметного превращения индивида в дивидуума не произошло из‐за неотлаженной работы СМ. Стремясь не пропустить тихое пуш-уведомление, пользователь не расставался с телефоном, постоянно заглядывая в приложение. Для человека с жаром, низкой сатурацией или берушами, без которых не заснуть, поскольку супруг(а) храпит, такое существование вряд ли будет удобным или фоновым. В отличие от дивидуума, возникающего в результате замены человека – его действий и идентичности – данными, москвич в самоизоляции восполнял и отсутствующие функции мобильного приложения, и недостающие данные: «Звонок в техподдержку на всякий случай записал, скриншот с установленным приложением сделал». Или: «Нет возможности сохранять фото (приходится делать скрины фото и подтверждение отправки, хотя бы так перестраховаться с временными метками и адресом)». Еще одним проявлением сознательного обращения москвичей со своими данными стали запросы записей с камер наружного наблюдения: «Сейчас, чтобы оспорить эти штрафы, я пытаюсь собрать записи с камер, установленных в подъезде. Я обратился в Единый центр фиксации видеонаблюдения, мне готовы предоставить видео за те дни, когда мне выписывались штрафы».