Сети Культа

Рассуждать ясно мешало молчаливое присутствие Филиппа, который держал у себя ключи от клетки. Он то ли не нуждался в отдыхе вовсе в своем нынешнем состоянии, то ли был попросту всецело поглощен своим непрестанным наблюдением за Мальстеном, замершим в углу клетки. На женщину, которую когда-то так страстно любил, юноша, внешне нисколько не постаревший с тех пор, не обращал ровным счетом никакого внимания, предпочитая буравить взглядом лишь демона-кукольника.

Аэлин могла попытаться представить, что чувствует ее попутчик, знала, насколько больно ему должно было быть во время расплаты, однако ни словом, ни делом не могла его поддержать, несмотря на наличествовавшее подспудное желание. Встреча с женихом, которого она много лет считала погибшим и захороненным в неизвестной братской могиле в темные годы войны, совершенно выбила ее из колеи. Не давал покоя и тот холодный, бесстрастный, безучастный взгляд Филиппа по отношению к ней: это был одновременно и прежний, и какой-то совершенно другой человек… да и человек ли? Как можно назвать человеком это богопротивное, неестественное создание, умершее и не до конца воскресшее с помощью сил некроманта? И все же отделаться от мысли, что частичка прежнего Филиппа присутствовала в нем (о чем говорил один лишь факт того, что он узнал свою невесту), было невозможно. Аэлин с трудом боролась с желанием воззвать к той самой частичке его души, всем своим существом рвалась попросить бывшего возлюбленного открыть дверь, помочь по старой памяти. Она готова была предложить бежать из этого страшного места, попытаться отыскать для него спасение от богопротивной магии некроманта, но здравый смысл подсказывал, что ничего дельного из этой затеи не выйдет. Охотнице было нечего противопоставить силам Ланкарта, нечего предложить Филиппу, да и на его согласие после того, как он по собственной инициативе выдал путников своему хозяину, рассчитывать не приходилось…

— Аэлин, — голос Мальстена прорезал тишину. Лишь когда караульный без предупреждения покинул свой пост, кукольник заговорил со своей спутницей. — Прости меня.

Охотница изумленно посмотрела на Мальстена, только теперь до конца осознав, что действительно за всю ночь не сказала ему ни слова.

— Ты была права насчет этого места. И насчет меня. Самоуверенность снова вышла мне боком, и я втянул в это тебя. Мне… жаль, правда.

— Некромант, — нервно усмехнулась Аэлин, опираясь на прутья клетки. — Кого угодно ты бы взял под контроль, но не его…

Данталли виновато опустил голову, и женщина предпочла пояснить, поняв, что смысл ее слов спутник явно истолковал неверно:

— Это я говорю к тому, что твоей вины нет: кто мог знать, что здесь обитает подобная тварь? Легенды гласили, что их выжгли с лица Арреды много лет тому назад.

— Легенды многое гласят, — отмахнулся кукольник, нахмурившись. — Факт остается фактом: ты чувствовала, что в этой деревне что-то нечисто, а я не послушал тебя, и теперь этот… Ланкарт обратит нас в богомерзких тварей. А все потому, что я был слишком уверен в своих силах. Похоже, Крипп решил показать мне, что я не всесилен, и сделал это весьма изощренным способом.

Аэлин невесело хмыкнула, запрокинув голову.

— Ну… мне кажется, ты рано нас похоронил. Пока что мы живы, а значит, можем еще попытаться бороться.

— Бесполезно, — тяжело вздохнул Мальстен. — Каждую минуту, как только миновала расплата, я пытался зацепиться за… нашего стража нитями, но без толку. Я словно бы что-то упускаю, чего-то не понимаю. Возможно, некромант попросту был прав, и я никогда не перешагну этот барьер, потому что в этих созданиях нет жизни. Но я ведь чувствую, что какой-то контроль возможен! Просто… не понимаю, какой. А, боюсь, разобраться в этом у нас нет времени.

Аэлин прерывисто вздохнула. Она услышала каждое слово спутника, однако сильнее всего ей в сердце врезалось то, что касалось расплаты. Она невольно вновь упрекнула себя в том, что всю ночь провела в своих мыслях, никоим образом не поддержав Мальстена в столь трудный для него момент. И хотя он, похоже, был совершенно не в обиде за это, Аэлин все же чувствовала себя виноватой перед ним. Чувствовала, что поступила неправильно. Одновременно с тем, она понимала, что глубоко в душе злится на своего спутника за то, что он вновь зацепился за нее нитью без предупреждения.

Мальстен, казалось, уловил сами ее раздумья и опустил голову.

— Я хочу, чтобы ты знала: то, что я сделал… то, что потянул за нити…

— Не надо об этом, — поморщившись, попросила Аэлин, не сумев посмотреть на кукольника, когда тот перевел на нее пристальный взгляд.

— Аэлин…

— Ты сделал это, потому что мог, — констатировала она. — Будь ты человеком, ты ограничился бы чем угодно другим: уговорами, криком, физической силой, в конце концов. Но ты данталли, и ты потянул за нити. Потому что способен на это. И всегда будешь способен, понимаешь?

— Понимаю, к чему ты клонишь, — невесело усмехнулся Мальстен. — Спорить трудно, ведь это действительно сама суть данталли — управлять живыми существами с помощью нитей. Но поверь, мои намерения были благими.